Николай Никонов: Подснежники

- Кстати, ты знаешь, что звезды движутся? Только слишком далеки, да и слишком коротка наша жизнь, чтоб это заметить. Что жизнь, - история коротка, чтоб заметить явно их движение… И все-таки… Миллион лет назад, если жили тогда первые люди, они видели совсем не такое небо… Не такое, друг. Даже сто тысяч лет назад вид у Медведицы был не таков. Видишь ли, крайняя хвостовая звезда Бенетнаш летит как бы вниз, а Дубе - верхняя в ковше - почти в противоположную сторону. Через сто тысяч лет Медведица будет похожа на совок с обломленной ручкой.» Ты бы хотел прожить сто тысяч лет? Я бы хотел… Интересно… СТО ТЫСЯЧ ЛЕТ! Непостижимо. Какая будет земля? А люди? А жизнь? Сто тысяч… - Он вздохнул- - А хочешь еще о Медведице? Ты запомнил звезду в средней части ковша, повыше других? Это Мицар. По-арабски- конь… А над ней… Ну-ка, смотри… Не видишь ли близ нее маленькую звездочку? Чуть выше и левее… Чуть выше и левее…

Мальчик смотрел и, действительно, увидел над Мицаром выше и левее еще одну звезду.

- Вижу! - глухо сказал он.

- Видишь? Ах, молодец! Так в древности у воинов проверяли зрение. Те, кто видели Алькор, были самые зоркие. Так вот - это Алькор. По-арабски - всадник. Алькор и Мицар - двойная звезда. По-видимому, Алькор вращается вокруг Мицара, но с очень длинным периодом… Итак, это двойная звезда Алькор - Мицар. Всадник и конь. А знаешь, огромное количество звезд - двойные, тройные, вообще, кратные. Да, да. В телескопы это видно… Или по спектрограмме. Можно даже сказать, что одиночные звезды - исключение, а двойные - общее правило. Так вот: сам Конь-Мицар, оказывается, когда смотришь в телескоп, - тоже двойная звезда: Мицар «А» и Мицар «Б». Они вращаются вокруг общего центра тяжести. И этого мало. Оказывается, звезда Мицар «А» сама состоит из двух звезд, очень близких, почти соприкасающихся. Каково? И они тоже вращаются. Вот тебе - конь и всадник, и вот Большая Медведица-

Потом оба молчали, слушали шорохи ночи. Небо на востоке слегка бледнело не то перед рассветом, не то скатился туда тонкий белый, месяц, которого не было видно из-за лесистого увала, а потом он обозначился, чудесно-длинный, изогнуто-накаленный- такой месяц никогда не видишь в городе.

- А-а». А-а-а… - раздалось где-то далеко и звучно.

В ответ послышалось: «Ву-ву, ву-ву, ву-ву…»

- Вот запомни,- сказал Арсений Михайлович.- Лес. Ночь. Кричат филины. И - весна! Весна, милый. - Он повторил: - Запомни: весна.

Неожиданно он полез в избушку. А мальчик остался еще, стоял и слушал. Слышалось, как оседает снег с тихим нездешним вздохом, и еще было слышно, как пробивается в землю вода, а земля тихо, счастливо пьет ее, пьют корни сосен и корешки травы. Мальчику начало казаться ощутимым, как дышат миллиарды устьиц на хвоинках, как миллиарды звезд ведут свой таинственный хоровод. Но были средь этих неясных ощущений и другие, вполне определенные. Паренек слышал: кто-то бегал, шуршал неподалеку в сухой обтаявшей траве и по снегу. Кто-то прошел вдали тяжелой затихающей поступью. И в небе тоже цвирикало, посвистывало. Там тоже была жизнь. Жизнь всюду. А филины бессонно кричали свое: ву-у, ву-ву.

Почему же почти немедленно его стали трясти за плечо?

- Вставай! - говорил отец, приподнимая и усаживая его. - Вот так… Ну же! Ободрись! Заспался…

А мальчику хотелось только спать. Он не раскрывал глаз, зевал и сжимался, норовя опрокинуться обратно на теплое сено. Лишь когда глаза все-таки раскрылись, в душе все еще жило, остывая, воспоминание об уютном сне, тепле и звездах, в которых он только что бродил, плавал, летел, забираясь, может быть, до самой Большой Медведицы.

Отец отворил дверь и в избушку плеснуло жидким светом зари. Мальчик понял, что уже светает. И как отец никогда не проспит? Кто его будит? Арсений Михайлович тоже проснулся, молча собирался, перепоясывался патронташем, во всех его движениях мальчик уловил нечто новое, упрямо сосредоточенное, словно бы учитель преодолевал нечто привычное. И мальчик тоже стал собираться, надел сапоги, патронташ, телогрейку и потянул из угла свой рюкзачок, сшитый из линялого солдатского мешка, но с настоящими хорошими ремнями. У этих ремней даже были алюминиевые крючки для удерживания патронных подсумков, и, когда мальчик цеплял их за свой патронташ, он чувствовал себя суровым и военным.