Вера Желиховская - Подруги

Верить ли своим ушам?.. Сама Надя! В такой час и прямо с бала!..

— О! Спасибо, спасибо тебе, милая!

— Пойдем скорее! Где же бедный Паша?.. Вот сейчас его доктор осмотрит… Даст Бог, поможет ему. Пойдемте, Антон Петрович.

Но Антона Петровича не к чему было торопить: он уже отворил двери в комнату.

Один опытный взгляд на больного сказал ему, что времени терять нельзя.

Павел лежал, как привезли его, совсем одетый.

— Ножницы! — прежде всего потребовал доктор, и тут же, вспомнив, что все при нем, он вынул из кармана портфель с инструментами.

— Кто здесь посильнее, — спросил он, нахмурясь, будто бы сердился, и тут же сурово прибавил, взглянув на Марью Ильиничну: — слез тут не нужно, слезы — лишняя помеха!.. Где отец его или старший брат? Кто-нибудь, чтоб поднять?..

Говоря это, доктор без церемонии разрезывал в длину блузу и всю одежду больного.

— У нас никого нет, — отвечала сестра Паши, Маша. — Отец ушел за доктором… Я помогу вам… У меня довольно силы.

Доктор посмотрел на маленькую, худенькую девушку, на её суровое лицо, дышавшее уверенной решимостью, и не сказал ни слова, только будто с еще большим ожесточением стал кромсать платье больного мальчика.

Мать Паши испуганно глядела на все происходившее. Помимо душевного страдания, она невольно прикидывала в уме, чего ей стоило заработать то, что доктор так беспощадно превращал в клочки. Такое чувство в сердце матери в подобную минуту, пожалуй, многим показалось бы мелочным, но таким счастливцам мы только можем посоветовать поблагодарить Бога за свое великое счастье. Тот человек, чьих нравственных бед и страданий никогда не увеличивала бедность, беспощадная нужда, — не смеет считать себя несчастным… Потери и горести — для всех равны, но для бедных людей все они во сто крат увеличиваются невозможностью помочь, облегчить болезнь и страдания средствами, которые у людей обеспеченных всегда под рукой. Нет горше и обидней несчастья, как невозможность доставить необходимое существу, за которое охотно отдал бы всю жизнь свою, всю душу!.. И бедная Марья Ильинична не задумалась бы отдать за сына всю кровь свою и душу, и не пожалела бы о них, a платье его она жалела потому, что не знала — откуда ей будет достать другое…

Надежда Николаевна могла, однако же, отчасти постигнуть, по той тоске, которая ce самое вчуже охватила при виде бедного страдальца, что должно было происходить в сердцах его матери и сестры. Она стояла бледная, крепко закусив губы, и следила за всеми движениями доктора, готовая помочь ему, служить, чем могла, по первому слову.

Доктор осмотрел, ощупал, выслушал больного, расспросил его, на сколько это было возможно, ни с кем не делясь своими заключениями.

— Его надо поднять, — скороговоркой вымолвил он наконец, снова окинув всех взглядом. — Поднять на простыне!.. Сбинтовать необходимо… Нет ли во дворе кого-нибудь? Мужчины?.. Вы не можете, — тут нужна сила.

В эту минуту со двора послышались тяжелые поспешные шаги.

— Папа! — прошептал Степа, который стоял, прижавшись к уголку.

— Отец! Слава Богу!.. — сказала Маша, выбегая в сени.

— Докторов разве добудишься? — послышался за дверьми суровый мужской голос. — Вот, спасибо, добрый человек, фельдшер из гошпиталя пришел со мной… То же, чай, не хуже другого доктора управится…

— Доктор есть! — отвечала Савину дочь его. — Идите скорей! Ему нужна помощь: одному невозможно…

Действительно, приход Савина с фельдшером был как нельзя более кстати. Едва через час они вдвоем с доктором управились над мальчиком, у которого ключица и позвонок оказались сломанными. Доктор приказал всем трем женщинам уйти из комнаты. Увидев, что она не может быть теперь нужна, Надя ушла в самый дальний уголок и даже заткнула уши, чтобы не слышать стонов и криков Паши. Обессиленная горем, Савина беспомощно рыдала, охватив плакавшего Степу, прижимая к себе его голову. Одна Маня не поддавалась горю. Мужественно борясь со своими чувствами, она, казалось, окаменела у порога комнаты, в которой бинтовали больного. Она первая вошла, как только стоны его утихли, наклонилась к его помертвелому лицу, но не смела еще верить, что страдания его унялись. Радостно забилось её сердце, когда Паша ей слабо улыбнулся и прошептал:

— Теперь лучше, славу Богу…

— Лучше! Лучше! — поддержал его доктор. — Разумеется! A завтра, как спеленаем тебя в лубки, еще легче станет… Теперь, того… Надо бы его на кровать… Ему тут неловко. Есть кровать? — обратился он к Маше.