Иосиф Дик - Огненный ручей

Земля на земле была какой-то неприбранной, а сверху она казалась аккуратной, похожей на географическую карту. Её разрезали тоненькие змейки железных дорог и шоссе, по которым, как муравьи, ползли автомобили и лошади с телегами. Ровные квадраты полей были покрыты яркой зеленью. Узенькие реки и серебряные блюдечки озёр показывали своё дно. У берегов они были жёлтыми — значит, здесь мелко; к середине — чёрными: глубоко. А леса были похожи на разостланные медвежьи шкуры.

Самолёт, казалось, висел в воздухе, и земля не спеша поворачивалась под ним. Внизу медленно проплывали и леса, и деревни, и городишки. Иногда на окраинах деревень виднелись пёстрые пятнышки — стада, как сказал отец.

Полёт был спокойным. Из пассажиров кто читал газету, кто сидел просто так, нахохлившись.

Знакомая девочка, видно, тоже привыкла к полёту. Она уже не была такой бледной, улыбалась и разговаривала со своим отцом. Потом встала и начала ходить по самолёту, рассматривая его рёбра.

«Наверное, тоже в пятый класс перешла», — подумал Андрюша про девочку.

Вдруг она остановилась перед Андрюшей:

— Мальчик, а ты что в окно не смотришь?

— Уже всё разглядел.

— А хочешь, вдвоём будем смотреть?

«Вот чудная! Незнакомая совсем, а говорит, как знакомая», — подумал Андрюша и сказал:

— Давай.

Семён Петрович чуть пододвинулся на сиденье, и ребята уткнулись лбами в окошечко.

— А вон фабрика работает, видишь? — сказала девочка. — Дым-то из трубы, как из паровоза.

— А вон трактор едет и сеялку какую-то за собой тянет, — ткнул пальцем в окошечко Андрюша.

— Вижу, вижу! — радостно говорила девочка. — И все такие маленькие, игрушечные, а мы — как Гулливеры, да? — И вдруг она продекламировала:

— Это чьи стихи? — спросил Андрюша.

— Пушкина, — лукаво улыбнулась девочка.

— Думаешь, поймала? Пушкин про самолёты не сочинял…

— А вот интересно: вдруг пришёл бы к нам Пушкин и оглянулся — кругом автомобили, самолёты, радиоприёмники, электричество! А при нём всего этого не было. Вот, наверное, удивился бы!

— Конечно, — сказал Андрюша. — Они тогда только на лошадях ездили и при свечах жили.

— И даже у самого царя автомобиля не было?

— Не было!

— А паровозы тогда были?

— Не знаю… Пап, — спросил Андрюша, — а при Пушкине паровозы были?

— Были, — улыбнулся папа. — Один паровоз на всю Россию!..

— А теперь, говорят, — сказала девочка, — мы скоро на Луну полетим.

— Я тоже слыхал об этом. И даже на Марс…

На подлёте к Жигачёву самолёт залез в облака, и его начало бросать.

В кабине потемнело.

Лица у всех посерели, стали какими-то выжидающими. Один побледневший пассажир, в шляпе и галстуке, быстро свернул кулёк из газеты и поднёс его ко рту. Так он и летел, заглядывая в кулёк и делая вид, что читает газету. А на самом деле его, наверное, поташнивало.

Облака были густые и белые, как молоко. Пропеллер врезался в них — мимо окон проносились белёсые струи, — и самолёт взлетал вверх. Потом проваливался.

И земли не было видно и неба. Летели как будто на авось.

Вскоре на окнах заблестели капельки дождя. Капельки падали на стекло, но, вместо того чтобы срываться с него, они почему-то ползли вверх.

Андрюша никак не мог определить своё состояние. Его не тошнило, нет. Когда самолёт взлетал вверх — на плечи наваливалась какая-то тяжесть и в ушах звенело; падал вниз — тело становилось лёгким-лёгким, словно его совсем не было, и что-то внутри сладко ёкало.

— Мозжит в голове, — наконец нашёл он нужное слово. — А у тебя тоже или нет?

Девочка рассмеялась:

— У тебя мозжит, а я Майка Можжухина. А ты кто?

— Андрей.

— Андрей — не гоняй голубей, да?

— А что ты всё время стихами говоришь? — спросил Андрюша. — Тогда сказала про уши, а сейчас про голубей.

— А я стихи умею писать…

— Честное слово?! — не поверил Андрей.

— Честное…

— А ну-ка, прочитай какое-нибудь своё.

— А про что — про природу или про жизнь?

— Давай про жизнь.

И Майка вдруг прочла:

— Смешные стихи, — сказал Андрюша, — хоть в «Пионерскую правду» посылай. А теперь давай про природу.

— Пожалуйста. — Майка задумчиво подняла глаза вверх, пошептала неслышно и прочла: