Илья Туричин - Сердце солдата

Солдат вышел за колючую ограду и побрел по заснеженной улице к госпиталю. По дороге он с горечью подумал о том, что его «однокашник» даже не предложил ему сесть.

Через две недели Эрих Вайнер посетил госпиталь. Его сопровождали комендант Штумм и двое автоматчиков. Предупрежденный начальник госпиталя встретил их у дверей и провел к свой кабинет.

Вайнер и Штумм уселись в кресла. Автоматчики остались в коридоре.

— Пригласите сюда доктора Краммера. Меня интересует один его пациент.

— Слушаюсь, — сказал начальник госпиталя, неловко пошатнулся, стараясь повернуться по-военному, и выбежал из кабинета.

Через несколько минут он возвратился с Краммером.

— Садитесь, доктор Краммер, — любезно пригласил Вайнер.

Краммер сел.

— Извините, что мы побеспокоили вас, но нас очень интересует Крашке.

— Кто?

— Крашке, раненый, которого вы оперировали две недели назад.

— Две недели? — переспросил Краммер. Одутловатое лицо его вдруг покраснело, рыжие брови поползли вверх. Он засмеялся хрипло и прерывисто, будто залаял. — Две недели… А что, он умер?

— Как будто нет…

— Так что же вы, черт побери, от меня хотите?

Начальник госпиталя побледнел.

Вайнер усмехнулся.

— Мы хотим знать, каково его состояние. Может ли он разговаривать?

Краммер развел руками.

— Понятия не имею. А что у него за ранение?

— Вы извлекли восемь осколков из девяти, — четко сказал Вайнер. — Осколки были свинцовые, неизвестного происхождения.

Краммер сдвинул брови и, вспомнив, улыбнулся:

— О, славный малый! Из него чуть было не сделали решето! Я штопал его часа четыре.

Штумм засмеялся. У начальника госпиталя от ужаса подкосились ноги. Он прислонился к дверному косяку. Смех Штумма был подобен раскатам грома. Грузное тело его сотрясалось. Глаза налились кровью. Между раскатами вырывались слова:

— Решето… штопал…

Вайнер поморщился, будто перед ним припадочный, и терпеливо ждал. Наконец Штумм отсмеялся и хлопнул Краммера по спине так, что у того лязгнули зубы.

— Решето!.. А?.. Приходите ко мне на коньяк…

— Я не пью, — сердито сказал Краммер. — После коньяка трясутся руки. Когда вас положат ко мне на стол, я могу ткнуть скальпель не в то место.

Это была неслыханная дерзость. Штумм вдруг притих и оторопело посмотрел на Краммера. Эта тщедушная, но отчаянная медицинская козявка невольно внушала ему почтение.

Начальник госпиталя, придерживая рукой скачущее сердце, сказал, чуть заикаясь:

— Доктор Краммер… только оперирует… К сожалению, много работы… После операции раненые поступают к лечащим врачам. Крашке я осматривал. Состояние хорошее…

— Я хочу его видеть, — резко сказал Вайнер.

— Пожалуйста. Пройдемте.

— Останьтесь здесь, Штумм, — приказал Вайнер.

— Слушаюсь.

Вайнер вышел из кабинета в сопровождении начальника госпиталя.

В коридоре госпиталя стоял удушливый запах крови. Вайнер прикрыл нос надушенным платком. Несмотря на то, что фронт далеко, госпиталь был переполнен. Человеческие страдания, собранные здесь вместе, не вызывали у Вайнера сочувствия. Они только раздражали его. Ему хотелось поскорее уйти отсюда на морозный воздух. Поэтому разговор с Крашке был коротким.

— Как вы себя чувствуете?

— Ничего.

— Врачи говорят, что вы поправитесь, только не будете видеть одним глазом.

Молчание.

— Из какого оружия в вас стреляли?

— Из ручной пушки.

— Таких нету.

— Спросите у Зельца.

— Зельц умер две недели назад.

Молчание.

— Вы помните человека, который стрелял в вас?

— Да.

— И узнали бы его, если бы встретили?

— Еще бы!

— Хорошо. Когда вы поправитесь — вас приведут ко мне!

— А отпуск?

— Вы получите отпуск и деньги в придачу. Об этом позабочусь я.

Коля еще несколько раз возил молоко в Ивацевичи. Теперь это было проще. Козич выдал ему пропуск, боясь разорвать тоненькую, как лесная паутинка, ниточку, которая связывала его с неуловимым миром партизан. Кроме того, Козич забирал у Коли молоко и перепродавал немцам. Немцы покупали у него охотно. В Ивацевичи доходили слухи о случаях отравления оккупантов мышьяком, цианистым калием и еще какими-то ядами, поэтому немцы не без страха меняли на базаре сигареты и разную мелочь на продукты. Покупать у Козича было спокойнее, хотя прижимистый старик и драл втридорога да при этом еще долго объяснял, как трудно ему возить молоко из своей усадьбы чуть не за двадцать верст!

Коля старался попасть к Козичу в такой час, когда того не было дома. Но непременно дожидался возвращения его к обеду. Передавая ему привет от Тарасихи, он подробно рассказывал деревенские «новости», которые придумывал в течение долгого пути. Но о чем бы ни рассказывал Коля, Козич непременно сводил разговор к партизанам. И какие это удивительные люди, и как им худо приходится в зимних лесных снегах, и поесть-то им, бедненьким, верно, нечего! Как только Козич начинал жалеть партизан, Коля настораживался, лицо его оставалось простодушным, а внутри все напрягалось, каждый нерв, каждый мускул, будто перед прыжком через широкую канаву.