Владислав Гравишкис - Под уральскими звездами

Сереют стекла в окнах, приближается ранний летний рассвет. Балтушис встает, подходит к Вите, говорит хриплым срывающимся голосом:

— Прощай, Вийтя! — Надевает рваную, грязную фуражку и крепко жмет руку Анне Михайловне: — Тебе — до свидания, моя хозяйка. Мы будем видеть друг друга. Мы придем! Пускай богатые люди плохо спят — мы будем посчитаться за мальчика!

Алевтина Федоровна забирает свой небольшой узелок, и они уходят.

Анна Михайловна распахивает створки окна. В серой полумгле рассвета медленно проступают валуны, которыми усеян склон горы за огородом Дунаевского дома. В гору поднимаются едва отличимые от еще плохо освещенной земли два человека, мужчина и женщина. Они достигли вершины хребта, оглянулись назад и исчезли за горой...

Три дня бились под Бурчугом красногвардейские отряды. К чехословакам прибыло пополнение из Челябинска. Из Кунавина и других казачьих станиц прискакали новые казачьи сотни. Враги Советской власти лезли отовсюду. В боях погибли Ковров, Когтев, пал Балтушис...

И красногвардейцы отступили. Сначала они отошли к Златогорью, потом вынуждены были отдать и его. Некоторые отряды ушли в горы и леса, превратившись в партизанские группы, другие влились в регулярные части Красной Армии, уже организованные к тому времени. На Урале началась гражданская война.

Только через год, в июле 1919 года, Красная Армия выбила белых из Мисяжа и здесь вновь была установлена Советская власть.

Вот и, она, Моховая гора! Трое усталых путников подошли к Черной речке и остановились у моста. Теперь он уже не тот. На дне речушки уложены широкие бетонные трубы, и вода со свистом несется по круглому, гладкому ложу.

Тальник на берегах стал еще гуще и выше.

За тальником в Глазыринских топях стоят белоснежные жилые домики, по болоту ползают громоздкие, неповоротливые машины. Это городской торфяник.

— Можно «НЗ» распечатать? — кричит Марфушка, по колено забравшись в речку, Дунаеву и Елкину, которые остались на мосту.

— Не дают покоя шоколадки? — смеется Елкин, не сводя глаз с Моховой.

— Ну, конечно! Добро пропадает. Можно?

— Можно. Мы почти дома.

Нет уже на горе пешеходной тропы, по которой когда-то поднимался красногвардейский отряд, преследуя банду Курбатова. На этом месте пролегла широкая, как улица, просека. Непроходимая лесная чащоба темнеет по сторонам. В центре просеки на стальных крестообразных опорах тяжело провисли провода высоковольтной магистрали.

Она не одинока, эта магистраль. С Моховой отлично видны такие же прямые просеки. Они рассекают темные массивы хвойных лесов и гор, карабкаются на каменные кручи, пролегают в низинах и болотах. Кажется, что на горы накинута светло-зеленая сетка с крупными многокилометровыми ячеями.

Вечернюю тишину нарушает далекий густой рев — словно в огромный рог трубят. У подножия Бирюзового хребта движется синий, серебряными полосами окантованный, могучий электровоз. Нарастает и звучным эхом отзывается в горах тяжелый грохот — перестук сотен колес. Грохот не успевает затихнуть, а из-за Бирюзового хребта вновь несется гул: поезда идут почти непрерывно, рокоча в каменных коридорах ущелий. Зажигаются и гаснут красные и зеленые огни автоблокировки. Порой гул сменяется звонким, мелодичным напевом: сигналит пассажирский электропоезд.

В гуще лесов — каменные дома. Заводские поселки раскинулись вдоль Мисяжской долины. Сколько новых заводов появилось здесь за эти годы! Гордость города — станкостроительный завод; завод электрооборудования; копры Малининского рудника; тальковая фабрика, всегда затянутая легкой пеленой белой пыли; корпуса исследовательского института. Все новое, все принизано друг к другу, как бусины громадного ожерелья...

Путешественники спустились по склону горы. Дмитрию Гавриловичу хотелось найти ту грядку валунов, за которой он отстреливался тогда, в 1918 году, и где был ранен. Интересно посмотреть на место, где когда-то пролил свою кровь. Но тщетная попытка! Каменной грядки не было и в помине...

Чрево горы обнажено, половина склона точно ножом вырезана. На дне громадной выемки устроена широкая железнодорожная насыпь. Блестящие рельсовые полоски уходят на юг — в глубины степей Казахстана, и на север — там за Глазыринской топью стоит новый станционный поселок Мисяж-2.

Дмитрий Гаврилович только головой покачал:

— Все переменилось. Как все переменилось!