Наталья Романова: Ливень

— Постойте. — На миг Вадим Андреевич замолкает. — А ведь между вашими «личинками тлей» и «взрослыми тлями» нет тех необычайных различий, о которых вы говорите.

Вадим прав. «Необычайных различий» действительно нет.

Но меня ничуть не смущает это обстоятельство. Мы с Вадимом Андреевичем решаем серьезную научную проблему, и нет ничего особенного в том, что не все сразу идет гладко. Сейчас мы подумаем, и кому-нибудь из нас в голову обязательно придет правильное решение.

Директор шепнула что-то Вадиму. Вадим улыбнулся.

— Ладно, этот разговор мы продолжим в другой раз, — говорит Вадим Андреевич, обращаясь ко мне. — А сейчас ответьте, кто же все-таки занимался изучением предков современной лошади?

— Ковалевский.

— Правильно. Вот и расскажите нам об этом.

…Вбегаю в телефонную будку. Набираю помер.

— Папа! Папа, меня оставляют в моей школе! Мне пятерку поставили! Знаешь, кто был на экзамене?.. Что?!

…Оказывается, директор сказала маме, что она придет сегодня на экзамен послушать, как я отвечаю. Но попросила мне не говорить. Так вот почему мои родители так волновались. Теперь я окончу свою школу.

Дождь пошел. И солнце. Грибной дождь и такой сильный.

Это гимн нашей школы.

Настоящим ливень! Бьет по спине, как молотками. На мостовой подпрыгивает на полметра. Я иду одна. Все под крышами стоят. И машин нет. На улице Горького нет машин! Одни сплошной ливень. И еще я.

И еще тли… На листьях. Они обязательно должны здесь быть. Вот они. На нижней стороне листа. Совсем сухие. Как под зонтиком. Оранжевые, желтые, зеленые. Хотя тли и отличаются по форме, величине и по цвету, но у них у всех одинаковое выражение «лица». Безобидное, кроткое, покорное.

Ну и что из того, что внешне личинка похожа на взрослую тлю? Может быть, внутри в каком-нибудь одном маленьком, микроскопическом место она так от нее отличается, что без превращения никак не обойтись. Вадим Андреевич хочет мне какую-то книжку про тлей дать. Там, наверное, и внутреннее строение тлей описано. А ведь Вадим знал, что директор должна прийти слушать мой ответ. Он ждал ее и поэтому вызвал меня последней… И Кирилл знал… Но, может быть, он просто воспользовался обстоятельствами? Ведь так бы он, наверное, никогда не решился сказать о своем отношении ко мне. Позвонить ему? Монета у меня есть… Нет, лучше потом позвоню. Сейчас мне хочется пробиваться сквозь этот ливень, петь и думать о тлях.

Люди стоят в парадных и смотрят на меня как на ненормальную. Действительно, наверное, очень смешно. Огромная улица. Я иду одна и пою. Дождь стучит по голове, по спине, заливает глаза, уши, бурлит в босоножках…

Птицы? Нет. К птицам я почему-то равнодушна. И темы по птицам неинтересные. Часами тупо сидеть в кустах и следить, что носят в клювах самки своим птенцам.

Рыбы? Рыбы интереснее. Но к ихтиологам стыдно идти. На последнем занятии сказали, что вообще-то я девочка ничего, только все рыбы у меня щучки. Это правда: я, сколько ни билась, так и не научилась различать рыб.

Остаются земноводные. Да, лягушку с тритоном не спутаешь. Какие темы по земноводным? Николай Иванович ничего не сказал о темах.

Пойти на Верхние дачи поговорить с ним? А по дороге зайти на почту: может, от мамы письмо пришло?

Письмо есть, только не от мамы, а от Виктора. На конверте вместо обратного адреса нарисован котенок. Это значит, у Витькиной кошки снова родились котята и их надо раздавать. За три года мы с Танькой раздали тридцать шесть котят.

Здравствуй, Ирочка!

Твое письмо получил вчера и до сей поры не могу поверить, что ты смогла вместить на семи страницах столько невероятной глупости. Извини меня, но я постараюсь, насколько возможно, доказать тебе это. Буду приводить твои, том сказать, этапные фразы и отвечать на них.

1. «Не понимаю, зачем ты называешь меня «свет Григорьевна», когда я вовсе не Григорьевна. Что ты этим хочешь сказать?»

Ира, дорогая, да я ничего этим не хотел сказать, кроме того, что сказал. Мне нравится называть тебя «свет Григорьевна», и я не знаю, что в этом может быть обидного. Называю же я Таню «букой», и она не обижается. А ты называешь меня «рептилией». А когда я имею удовольствие с тобой общаться, по сто раз говоришь мне «дурак», уверяя, что это твое самое ласковое слово. Но будет об этом. Теперь перейдем ко второму.