Владислав Крапивин - Лерка

— Я скоро, — сказал он.

И правда, очень скоро он прыгнул на песок.

Упал на четвереньки, вскочил и, подняв острый подбородок, нетерпеливо глянул на свою работу.

Озерный Царь был корявый, большой и добродушный. Настоящий. Словно и не было никогда громадной коряги и дырявого ведра, а всегда жил на свете этот неуклюжий великан с немного лягушачьим, но симпатичным лицом. Наверно, ему очень нравилось торчать на берегу и с хитроватой улыбкой осматривать свои владения. Рассеянный свет воды мелкими блестками отражался в его стеклянных зрачках.

— Самая подходящая голова, — сказала Лена. — Никакой другой головы и не придумаешь.

Лерка не ответил. Наверно, ему тоже нравилась голова Озерного Царя, но он молчал из скромности.

Они еще немного посмотрели, и Лена сказала, что надо зажечь свечки. Будет просто замечательно, когда в зеленых глазах великана загорятся живые огоньки.

Лерка сбегал в пионерскую комнату, отыскал там спички и две свечи. Потом опять забрался Лене на плечи. Он возился довольно долго. Швырял на песок сломанные спички. И на этот раз не спрыгнул, а попросил опустить его.

— Устал? — спросила Лена.

— Смотри, горят, — сказал он.

Глаза Озерного Царя горели совсем не ярко, чуть блестели зеленоватыми искрами.

— Издалека они ярче светятся. Так всегда бывает, — объяснил Лерка.

Они еще немного постояли перед Озерным Царем. Но сделанный ими великан жил теперь сам по себе. Лерка и Лена ему были не нужны.

— Пойдем, — вздохнула Лена. — Делать больше нечего.

— Нечего, — печально откликнулся Лерка.

— Поужинаем и спать, да?

Лерка не ответил.

— Ну, пойдем, — повторила Лена. — Посидим еще с первым отрядом…

Первый отряд снова пел свою «Песню отплытия» — самую любимую:

— Надо умыться, — сказала Лена. — Смотри, ты весь в глине.

Лерка молча кивнул и зашагал к причальному плотику.

— Поздно уже, — сказала ему в спину Лена. — Хочешь спать?

Сама она спать не хотела. Во всем теле ровно гудела усталость, болела нога, правда, не так сильно. А про сон и думать не хотелось.

— Не хочется спать, — откликнулся Лерка.

Он ступил на плотик. Доски прогнулись, и фонтанчики с плеском запрыгали из щелей. Лена сняла тапочки. Доски были очень теплые.

Лерка аккуратно поставил на край плотика сандалии, сел на корточки и начал смывать с локтя глину.

— Убрал бы сандалии от воды подальше, — посоветовала Лена.

— Зачем? — спросил он. Повернулся и не удержался на краю.

Лена увидела, как он светлым комочком ушел на глубину, а у самого дна стремительно распрямился, выбросив вперед руки. Она тихонько ахнула и боком плюхнулась в воду.

Глубина была небольшая — по плечи. Лерка медленно и красиво всплывал. Он плавно обходил свою спасительницу, как акула обходит коралловый риф. Лена бросилась к нему, ухватила за рубашку и выволокла на край плотика. Потом, тяжело дыша и постанывая от боли в ноге, забралась сама. Лерка торопливо вскочил на пружинистых досках.

— Ты чего? — спросил он. — Ты испугалась, да?

Лена, мокрая и растерянная, молча смотрела на Лерку. Ей хотелось не говорить, а фыркать и встряхиваться, как упавшему в воду щенку.

— «Испугалась»… — наконец сказала она. — Всыпать бы тебе за такие фокусы! Ныряльщик. Прыгай еще за ним тут…

И тогда Лерка засмеялся. Она никогда не видела, чтобы он так смеялся.

— Я же умею плавать! — говорил он сквозь смех. — Я знаешь, как плаваю? Хоть через все озеро. Я же плавучий!

— Плавучий… — откликнулась Лена. — Дрожишь вот теперь…

— Это ты дрожишь, — заметил Лерка. Перестал смеяться, но не обиделся. Он стянул облепивший его ситцевый костюмчик и начал выкручивать, усевшись у самой воды. Потом коротко глянул на Лену из-за плеча.

— Думаешь, мне жалко было ту кошку? — неловко спросил он. — Я бы тебе отдал обязательно. Только ее нет… Я ее Лодьке отдал.

— Когда? Вы же подрались! Он же ушел!

— А я догнал потом. И отдал…

— Эх ты, колючая головушка… — тихо сказала Лена.

Она перестала вздрагивать. Было тепло. Только сарафан оставался тяжелым и липучим. Лена, согнувшись, принялась выжимать подол.

— Да ты сними и выжми как следует, — посоветовал Лерка. — Я отвернулся.

Она засмеялась:

— Дурень… Ну-ка, отойди от края, а то опять сковырнешься.