Владислав Крапивин - Бабушкин внук и его братья

— Не Демида, а Демид! — возгласил лысый. — Демид Полянский. Это, с вашего позволения, как раз я. Бессменный руководитель и главный режиссер в этом храме искусства… Остальных представителей творческого коллектива здесь пока нет. Он, коллектив этот, невелик числом, но богат талантами. И намерен раскрыть их в гениальной постановке «Огниво»…

— По Андерсену, что ли? — вставил я.

— Именно! И-мен-но! Андерсен — наш кумир. Но он известен зрителю прежде всего в переложениях Шварца. Шварц, конечно, блестящ, но, на наш современный взгляд, излишне традиционен. И вот Шурик сочинил по знаменитым сказкам свою пьесу. А в пьесе есть пролог. Там к сочинителю дождливым вечером приходит промокший кудрявый мальчик. Сочинитель отогревает его, а этот негодник вместо благодарности ранит беднягу в сердце стрелой. Как вы догадываетесь, стрелой любви. Потому что он не кто иной, как Амур… Наша труппа, как я уже упоминал, полна талантами, но взрословата. Нужен ребенок…

— Не буду я Амуром, — вдруг сообщил с пушки Николка. — Амуры голые. Я видел на картинке.

— М-да… — Демид зачесал лысину.

— Тебе сделают спереди листик, — язвительно пообещал Гошка. — Подорожник.

— Себе сделай. Лопух…

Мы запереглядывались и захихикали. Все, кроме Гошки. Младший братец-то был не без юмора. Интересно: назвал он лопухом Гошку или посоветовал ему лопух вместо подорожника?

— Мы тебе сошьем зеленые штанишки, — пообещала Маргарита. — С крылышками на лямках. Так будет даже забавнее.

— А на штанишках все равно листик, — злорадно добавил Гошка. Николка не удостоил его взглядом.

— А лук будет настоящий?

— Разумеется! — обрадовался Демид. — И после спектакля ты получишь его в награду.

— Тогда ладно.

Маргарита стала угощать нас чаем в больших фаянсовых кружках. С мелкими черными сухариками. Было уже поздно, однако мы не устояли перед соблазном. Сели на чурбаки у огонька.

Огонь был добрый. От ласкового тепла у меня даже перестали чесаться изжаленные в зарослях ноги. В этот почти летний вечер я был в старых обгорелых штанах, а под мостами и у заборов ожила задубевшая было крапива и перед окончательной гибелью кусалась по-крокодильи. К тому же и я, и Вячик, и Гошка были в репьях — теперь мы их отцепляли и бросали в камин.

На Николку больше никто не досадовал. Гошка обещал поговорить с родителями и привести «этого окаянного бомжа» на репетицию.

— Только вы следите за ним…

Демид прижал кружку к груди и поклялся.

На улице Гошка сказал:

— А я тебя помню. Вы с бабушкой нам рамку заказывали.

— Я тебя тоже узнал.

— А почему вы не звоните?

— Бабушка ваш номер посеяла.

— А отец ногу сломал. Второй месяц дома сидит. Но рамку сделал! Поехали к нам!

— Поздно сегодня. Дома будет мне «рамка»…

Но тут выяснилось, что Гошка и Николка живут в квартале от Насти. Мне все равно надо было вернуть ей «Каму».

Гошка сел на «Каму» и хотел устроить Николку на багажнике. Но тот вдруг заявил:

— Хочу с ним! — И ко мне (мы с Вячиком собирались ехать на его велосипеде). Непонятно, отчего он так. Может, все еще дулся на брата?

Спорить было некогда. Вячик сел к Гошке, а Николку я посадил перед собой, на раму дребезжащего «Прогресса».

Покатили с ветерком. Николка сидел тихо. Но когда ехали вдоль длинного неровного забора, этот малыш вдруг сказал:

— А ты знаешь, что этот забор на самом деле поезд?

Я не стал допытываться: почему поезд? Ответил: «Конечно».

Над забором катилась, не отставая от нас, выпуклая луна. Николкина макушка была рядом с моим подбородком. Его локоны отчего-то пахли сухой теплой травой…

Наконец приехали, отдали «Каму» Насте. Она уже волновалась.

— Не за велосипед, а за вас, дурни…

Через две минуты мы оказались дома у Гошки и Николки.

Их мама — пожилая, но маленькая, как девочка, — коротко возрыдала над вернувшимся блудным сыном.

— Бродяга ты бессовестный! Не смей больше…

Гошка повел нас в комнату. Там, взгромоздив загипсованную ногу на табурет, полулежал на диване знакомый клочковато-бородатый мастер. Завозился.

— Ну что? Отыскался обормот? Доберусь я до него однажды. Кабы не нога…

Заметно было, что он приложился к бутылочке, слегка пахло спиртным. Но больше пахло деревом, стружками.

— Папа, ребята помогали Николку искать. Ты вот его, Альку, помнишь? Он с бабушкой рамку заказывал.

— А! Ну как же! Гошик, дай с полки!

Гошка грузно встал на табурет у стеллажа со всяким инструментами и фигурками из желтого дерева. Потом спрыгнул (мигнули лампочки).