Владимир Марченко: Подорожники

Теперь в холодильнике храню крупу, хлеб и вилки с ложками, чтобы не пылились, потому, как начинаешь из печки доставать золу и шлак, пыль поднимается. Газ только до Европы успели дотянуть, а до нашего посёлка не дотянули немного, трубы кончились. Горох и перловка долго хранится, но чаще всего в холодильнике у меня хлеб ночует. Не перемерзает, как вода в унитазе. Летом не сохнет под солнцем. Не успевает.

О чём это я? Ага иду. А тут на дороге дождь налил лужи. Во всех ямах вода. Хотя и дистиллированная, но по причине частого проезда гужевого транспорта далеко не прозрачная. Не успевает отстояться. Телеги – туда-сюда Лошади – шмяк, шлёп. А тут машина с колёсами по бокам шибко скачет. По ямкам-то заскачешь. Вижу, что я хочу увернуться от автоколёсных брызг, а не выходит. Во сне. Ноги ватные. Матрацем, отдавленные с зимы. Короче говоря, обдало меня этой жидкой смесью. Был бы у меня платок или полотенце. Нет ни того, ни другого. Насморка у меня и во сне не было ночей пять или больше. С месяц. Вытираю всю морду пакетом. Видимость плохая, надо сказать, но вижу чем-то, что ко мне шофёр бежит с тряпкой. Оно и понятно. Внизу переднего стекла у него фанерка, поделённая на четыре ровных квадрата чем-то довольно красным. Между квадратиками одинаковые зазоры.

Шофёр извиняется, дескать, одну ямку объехал, а две другие под колесо сунулись. Их же не видно. Правильно. Под водой никто их не смог бы заметить. Тряпка хорошая. Мягкая. Жёсткой – кто машину обтирает. Можно поцарапать краску, и лицо, вытирая. Не царапает. В магазин захожу. Продавщица кому-то пива нацеживала в пузырь капроновый. На меня поглядела и стала плавно приседать на пол. Бабки – в крик. Бегут к двери. Орут не по-старушечьи. В витрину глянул и обомлел. Морда у меня чужая. Не моя – и всё. Шарю – моя. Гляжу – чужая. Чёрная вся. Даже язык почернел.

Проснулся срочным порядком. Сердце колотится. Вроде вчера и не принимали с Петровичем, а настроение грустное. Пошёл за хлебом. Обедать надо. Закоренелая привычка. Не привычка, атавизм какой-то. Как день, так обедать тянет с кем-нибудь. На хлеб набралось, а на пиво не набирается. По-другому стал считать. На пиво хватает, а на хлеб – никак не насчитал. Если б отрезали куска два, а то ведь, говорят, дескать, не в городе, перетопчешься.

Думаю интенсивно всеми органами, а вдруг на дороге найду как – нибудь нечаянно рублей три или два. Банку взял, иду за хлебом. Про сон забыл свой. Иду себе, под ноги старательно взираю глазами. Стал от дома, где телефон на стене нарисован, к магазину торопиться, дорогу переходить. Перехожу. Пацан какой-то рядом шёл спокойно. Вдруг его не стало. За меня забежал зачем-то. Чего, думаю, нашёл? Вот эта машина с фанеркой за стеклом, поделённой на четыре квадрата. Как ухнет она колесом в асфальтовую колею. Брызги выше банка, наверно, взвихрились. Жду тряпочку. Не видать же ничего. А пацан наперёд слышу, забежал, что-то промчалось за спиной. Пацан весь сухой, а у меня и передняя часть мокрая и задняя замоченная до самых калош.

Так вот вышло, это мокрое моё дело. Не поверил предупреждению во сне. Как водолаз. Захожу за хлебом, подаю банку. «Не видишь что ли, – залил шары, нету пива ещё». Протёр глаза. Точно. Сел на лавку. Жду. А сам потихоньку думаю про себя. Снам верить надо, а то ведь талдычили в школе, что это пережитки. На солнце встал, сохну постепенно. Поворачиваюсь. С пенсии обязательно куплю толкователь снов. Должно хватить.

С оказией добрался до одного райцентра степной части нашего края. Побродил по центральной улице, полюбовался мощной архитектурой Сбербанка, почитал рекламные вывески и, незная, куда себя деть (был ранний час и все нужные мне учреждения ещё готовились к рабочему дню) забрёл в первую попавшую дверь. Это оказалась сельская фотография, где хозяйничал суетливый полутрезвый дедок с клокастой рыжей бородёнкой. Его весь курносый носик усеяли крупные веснушки. Поговорили о качестве материалов, о ценах на химикаты.

Когда-то в детстве мне дядя Григорий подарил фотокамеру, которая заряжалась пластинчатыми кассетами шесть на девять. Это тёмное дело мне было знакомо. Нашу беседу прервала милая особа. Она вихрем ворвалась в крохотный зальчик, швырнула на стол перед дедком фотографии, и с места в карьер понесла, что называется.

– Что это? Я не похожу на себя. Всё лицо мне исказил. Буду жаловаться в суд – дедок взял фотокарточки, посмотрел, подслеповато щуря голубенькие поросячьи глазки, втянул головёнку в плечи. Я тоже сунул нос, как говорится, не в своё дело. Фотки были резкими, тональными. У нас в Липецке не в каждой фотографии можно получить такую доброкачественную фотоминиатюру. …Я тоже пожал плечами. А женщина продолжала свой словесный напор: