Симон Соловейчик - Мокрые под дождем

А Сережка был невозмутим. Он сидел, откинувшись к спинке парты, и каждому смотрел в глаза прямо. Он дал Мишке Беленькому задачи с олимпиады, потом поднялся, подошел к доске и молча показал, как они решаются.

Мы обступили доску. Сережка не говорил пи слова, и все тоже молчали. Только мел четко стучал по доске. Задачи были совершенно недоступны нам; Мишка Беленький покачивал головой в знак уважения к задачам и хмыкал.

И тогда сзади, с парты, Витька Лунев громко сказал в тишине:

— Надо было там решать! Здесь-то каждый сможет.

Витька под руководством своей мамы отрабатывал в то время идею «принципиальности».

Все оглянулись, расступились, чтобы они двое, Сережка и Витька, могли взглянуть друг другу в глаза. Была страшная тишина. Сережка потер пальцы, отряхивая мел, и посмотрел на Витьку. Лунев выдержал взгляд. Сережка улыбнулся и мягко, словно жалея Лунева, сказал:

— Не решил.

Все зашумели, все почувствовали облегчение — у нас, в сущности, были очень хорошие ребята.

Если бы Сережка приехал победителем, если бы он получил все грамоты олимпиады, его не встретили бы так тепло. Победителей не всегда любят. А теперь вдруг стало понятно, что это было правильно — послать в Москву именно Разина. Каждый — хотя бы слегка — прикоснулся к тому главному знанию, которым давно уже владел Сережка: есть вещи более значительные, чем олимпиады, грамоты, отметки, соперничество. Есть наука. И Сережка — увидели все — так серьезно относился к науке, что мог позволить себе не решить задач и встретить это совершенно спокойно.

С той минуты у доски и началась Сережкина слава. Проведи он в школе еще хоть неделю, он стал бы общим любимцем, я уверен. Но Разин от славы своей ускользнул…

— Между прочим, тебе предстоит не очень-то приятный разговор с Петром Павловичем. Ты, между прочим, опозорил школу, понимаешь ли ты это? — сказал я Сережке по пути домой.

Сережка помолчал.

— Это будет не самая трудная часть нашей беседы с Петром Павловичем, — сказал он. — Я ухожу из школы.

— Как?

— Ухожу.

— Совсем?

— Совсем. Уезжаю. Я, кажется, уезжаю…

Сердце у меня упало. Мне незачем было спрашивать, куда Сережка уезжает. Значит, он встретил ее. Бежит к ней. Мчится. Значит, чудо свершилось — и в то же самое мгновение кончилось мое чудо… Чудо моей встречи с Сережкой… Так остро почувствовал я свое одиночество, словно Сережки уже не было, словно он обманывал меня тем, что шел рядом. Притворяется, будто он здесь, а на самом деле его здесь нет…

— Куда ж ты едешь? — насмешливо спросил я, пытаясь побороть внезапную неприязнь.

— Саня, — сказал Сережка мягко, — Саня, не сердись на меня. Мне тоже очень плохо… Мне бы надо радоваться, а отчего-то очень плохо, и никак не решусь…

«Ты ведь сам хотел, чтобы он поехал, ты ведь и денег вызывался достать», — уговаривал я себя, тронутый Сережкиным тоном.

— Я знаю, что ты подумал, — продолжал Сережка. — Совсем не то. Я в Академгородок еду…

От удивления я даже рот раскрыл, вмиг забыл о своем огорчении. Что еще произошло?

И тут новости посыпались одна за другой.

Во-первых, Сережка, оказывается, сделал какую-то работу — что-то о симметрично замкнутых линейных дифференциальных уравнениях, если только я ничего не перепутал и эти уравнения называются именно так, а не иначе. По мнению профессора Н., работу можно даже и публиковать.

Во-вторых, сам-то профессор еще месяц назад уехал работать в Академгородок.

В-третьих, уезжая, он звал Сережку с собой, и не как-нибудь, не просто звал, а звал лаборантом в Институт ядерной физики. В порядке эксперимента. Профессора занимали идеи сокращения пути в науку.

…Но как же так — работать в институте? Ведь у Сережки не то что диплома нет, аттестата!

— Ну да, все трудно. Отдел кадров, прописка… Профессор все берет на себя, — объяснил Сережка.

— А школа? А учиться?

— Школу кончу заочно.

И вдруг до меня дошло. Это ведь большая удача. Далеко не каждому делают такое предложение в неполных шестнадцать лет. После насмешек профессора, после провала на олимпиаде — наконец что-то светит Сережке…

Однако Сережка сказал, что он не хотел ехать. Можно действительно оказаться в положении вундеркинда. «Начинается «блестящая карьера», — иронично отозвался дядя Мирон, когда Сережка рассказал ему о предложении профессора. Но теперь, после поездки в Москву, Сережка решился. Нет, поражение тут ни при чем. Просто он увидел, как много успели сделать другие ребята.