Симон Соловейчик - Мокрые под дождем

— Вот гниль!

И Валька принялся так же терпеливо и аккуратно паять и укладывать спаянное на место. Дошел до конца ряда, отложил катушку, разогнулся — от напряжения ломило спину.

— Ну, где твой Сережка?

Я и сам прислушивался к шагам за дверью. Каждую секунду я ожидал, что сейчас прибежит, запыхавшись, Сережка, потом мы все куда-то побежим — и произойдет что-нибудь невероятное, очевидно имеющее отношение ко вчерашней истории.

Уже было пять, потом стало шесть. Уже давно пришлось зажечь голую, без абажура лампочку, как-то бестолково свисавшую с потолка посреди комнаты — не над столом и не над кроватью, а просто посередине. Валька все так же невозмутимо мотал — ему хватило бы его катушки на неделю. Я листал старый-престарый номер «Радиофронта» — был такой журнал еще до войны.

Сережка появился уже в седьмом часу. Он не запыхался, не торопился. Он распахнул куртку, достал что-то из кармана и положил перед Валькой на стол. Это была большая тяжелая монета, я никогда раньше ни видал таких.

Валька взял ее, вытащил подол ковбойки и протер монету с двух сторон, как протирают очки.

Я подошел посмотреть — монета была медная, почти черная. Две собачки с пышными лисьими хвостами стояли на задних лапках и держали корону с зубцами. «Сибирская монета» — было выбито по кругу вдоль неровного обода. А на другой стороне вензель— «Екатерина II».

— Это не собачки, — сказал Валька. — Это соболи. А в монете серебро есть. Мне объясняли: в ней есть серебро и потому она считалась дороже обычных и, кажется, была в России запрещена. Только для Сибири. Десять копеек, гривенник. Память о детдоме. — Валька высоко подкинул монету и ловко поймал — она тяжело шлепнулась на ладонь. — А они отобрали, гады. Сказали — холодное оружие, кастет, — объяснил он.

— Теперь пошли, — сказал Сережка.

— Куда? — спросил Валька.

— Тут близко, — сказал Сережка. — Можешь не одеваться. Только рубашку не забудь заправить.

Валька насмешливо пробурчал что-то — у него заметно поднималось настроение — и пошел за Сергеем.

Он как-то сразу привык к Сережкиным странностям, а может быть, ему и привыкать не надо было. Зовет человек — значит, дело есть. Не объясняет зачем — значит, причина есть не объяснять. Что спрашивать?

Валькин дом, как я уже говорил, был построен для студенческого общежития. Это было очень вытянутое пятиэтажное здание из бетона. Если бы оно было обычным, оно имело бы пять или шесть подъездов, а здесь был только одип, с большим неуютным вестибюлем внизу — как в гостинице — и с широкой лестницей.

Мы спустились в вестибюль; Сережка посмотрел вокруг, потом показал Вальке головой: «Узнаешь?»

У окна, спиной к нам, стоял человек в драповом пальто с широким поясом. Увидев его, Валька остановился.

— Вотеём! — произнес он нечто непонятное, словно заклинание, и это вдруг развеселило Сережку.

Он так громко расхохотался, что люди стали оглядываться на нас; Валька тоже засмеялся. Один я ничего не понимал.

— Узнаешь? — проговорил Сережка, подойдя к человеку в пальто и показывая ему на Вальку.

— Узнаю, вотеём, — пробормотал человек.

Ему было лет двадцать пять, а то и все тридцать. Кепку он держал в руках за спиной, черные волосы были аккуратно зачесаны. «Вотеём» — это у него была такая приговорка. Я так и не разобрал ее смысла. Он произносил это словечко в самые неожиданные моменты и при этом, шумно всхлипывая, набирал воздух.

— Ну что, разве мы тебя, вотеём, били? — с ходу напустился человек на Вальку. — Говори, вотеём!

Он опять всхлипнул, словно рыдания душили его. Это производило комический эффект: сердиться на такого человека было невозможно.

— А нет? — сказал Валька. — Не били?!

— Так ты же меня сам, вотеём, двинул, смотри! — Человек с возмущением показал пальцем под глаз — там и вправду было что-то вроде синяка. — Думаешь, нам-то что? Нам, вотеём, в цеху говорят: иди в дружину дежурить! Ну, идешь, вотеём!

— И бить людей велят? — спросил я.

— А мы били? — опять встрепенулся человек, но, взглянув на Сережку, вдруг добавил примирительно: — Ну, если что не так… Извини, вотеём, извини… А дело зачем заводить? Сами, вотеём, и намаетесь…

— Ну ладно, кончаем спектакль! — Сережка не стал дожидаться Валькиного ответа. Он всех держал в руках, не давая возможности произнести лишнее слово.

Человек начал надевать свою кепку, а мы побежали вверх по лестнице, обгоняя друг друга.

— Вотеём! — обернулся к нам Сережка.

— Вотеём, вотеём, — ответил ему Валька, громко всхлипывая. И гордо добавил: — А я ему и вправду двинул здорово, даже рука болит.