Альберт Лиханов - Последние холода

– Зря я тебя с собой сюда взял, – сказал мне негромко Вадим.

– Почему это? – слегка обиделся я.

– Да здесь бегать надо быстро.

– Зачем? – удивился я.

– От здешних пацанов. Будто маслозавод их собственный.

Мы оказались возле деревянного забора, за которым торчала высокая железная труба, вовсе не похожая на заводскую. У запертых деревянных ворот гоняла конский катыш стайка ребят.

Хорошая игра, если ничего другого нет. Особенно для морозной погоды. Один водит. Он метит катышем в других ребят, бьет, как футбольным мячом, до тех пор, пока не попадет в валенок или ботинок. Дальше водит тот, кого стукнул катыш.

Игра получается быстрая. Чтобы увернуться, надо бегать, да и далеко бежать не разрешается, надо подпрыгивать, вовремя, конечно, подпрыгивать, с расчетом.

Мальчишки прыгали себе, хохотали, обычное дело, и я не обратил бы на них внимания, если бы не Вадька.

– Берегись их, – сказал он. – Будь внимательнее.

Воздух вкусно пахнул семечками, к воротам время от времени подъезжал транспорт – сани, груженные железными флягами с молоком или какими-то мешками. Ребята не обращали на них внимания, Вадим тоже был спокоен.

Он оживился только тогда, когда первая подвода выехала из ворот.

Парни, игравшие катышем, остановились, пропустили сани, потом побежали следом, выкрикивая что-то. Первые два слова я разобрал, а вот третье понять не мог.

Получалось, они кричали: «Дядя, дай ха-ха» или: «Дядя, дай жениха».

– Чего они кричат? – спросил я Вадьку.

– Просят жмыха.

Должен признаться без всякого стыда: я не знал, что это такое. Не знал, и все. Поколебавшись, спросил Вадима. Ведь Анна Николаевна, когда отвлекалась, когда задумывалась, произносила вслух свои замечательные мысли, часто повторяла истину, называя ее важнейшей: «Не бойтесь спросить, если чего-то не знаете. Пусть над вами даже посмеются. Знайте: это смеются глупые люди».

В общем, я спросил про жмых Вадима, и он не засмеялся. Объяснил, что это остатки. Масло жмут из семян подсолнуха – и вот получаются остатки, называется жмых.

– Вкусно? – спросил я.

– Спра-ашиваешь! – воскликнул он восторженно.

А мальчишки побежали за санями и отстали. Видно, у возчика не было жмыха. Или просто не дал, не знаю.

Из ворот с перерывами выехали еще три подводы, но, сколько ни бежали за ними мальчишки, ничего им не перепало. Я стал сомневаться в нашей удаче. Даже если с саней кинут этот жмых, ребята опередят нас – их много, они здешние. Вадька, похоже, тоже не очень-то уверенно чувствовал себя.

– Может, пойдем? – спросил я. – Черт с ним, с этим жмыхом. Еще надают.

– Могут, – согласился он и вздохнул. Но, подумав, сказал: – Все-таки подождем, а вдруг?

Из ворот вышел хромой дядька в полушубке и военной шапке без звездочки. Мальчишки на дороге не обратили на него никакого внимания, и дядька ковылял по тропинке мимо нас. Мы отступили в снег, чтобы пропустить его.

– Спасибо, молодцы, – сказал он хрипло, будто мы сделали ему какую-то услугу.

– Дядь! – спросил Вадим. – Жмыха не будет?

– Жмыха? – переспросил хромой и остановился. Не поймешь, сколько и лет человеку: волосы на затылке совсем седые, точно снег, а глаза смеются по-молодому.

– Зубы не обломаете? – спросил он, усмехнувшись.

– Новые вырастут! – ответил Вадька.

Хромой мужик рассмеялся.

– А что! – сказал он. – У вас, пожалуй, еще вырастут!

Он сунул руки в карманы полушубка, сразу в оба кармана сунул, и достал оттуда по желтому брикету, размером с большую плитку шоколада.

– Нате, точите зубы, – усмехнулся он, – вам это полезно.

– Пошли! – шепнул мне Вадька.

Я сунул в карман кусок жмыха и оглянулся. Пацаны, игравшие у ворот, приближались к нам. Впереди был рыжий крепыш.

– Эй! – крикнул он. – Отдайте одну! Это наше!

– Нет! – ответил ему Вадька. – Сегодня повезло нам!

Мальчишки могли бы запросто напасть на нас, если бы мы не уходили вслед за хромым дядькой. Получалось, отступали под его прикрытием. Не так уж здорово, но что поделаешь?

– Ну, подожди! – крикнул рыжий и повторил обидное. – Ну, погоди, шлёндра! Я тебя знаю! Ты шакал из восьмой столовки.

Мальчишки захохотали.

– Бродит по всему городу, – не унимался рыжий, – будто голодный шакал.

И парни заорали:

– Шакалы! Шакалы!

Мы поднимались вверх по горе вслед за хромым дядькой, и гора орала нам мальчишечьими голосами:

– Шакалы! Шакалы!

На горе добрый дядька свернул, а мы пошли прямо. Мы шагали, скребя зубами склизлые от слюны плитки жмыха, и я все никак не мог понять его вкус. Пахло прекрасно – подсолнечным маслом, а вот отгрызть хоть кусочек и размять его, чтобы проглотить, никак не удавалось. Вот так еда, топором руби!