Всеволод Нестайко: Единица «с обманом»

Шурик влез на перила и начал карабкаться по этой решетке вверх к бумбарасовскому балкону.

Снизу послышались крики: «Смотри! Ух ты! Лезет!»

А Шурик лез и ничего не ощущал, кроме нервной щекотки в горле. А в голове звенела одна отчаянно-радостная мысль: «Я герой! Я герой! И все это видят! Ой, я герой!»

Он почти долез, еще совсем немного… И вдруг ботинок зацепился за виноградную лозу. Стараясь освободиться, Шурик глянул вниз и… похолодел! Он почувствовал высоту. Шурик судорожно сжал пальцы и оцепенел. Он понял, что теперь не сможет оторвать рук от перекладин решетки, не сможет ни взобраться вверх, ни спуститься вниз.

Скользкий страх холодным потом покрыл все его тело. Шурик открыл рот и — не крикнул, нет, голоса не было! — жалобно и растерянно мяукнул, как замученный котенок.

И тут чья-то сильная рука схватила его, оторвала от решетки и потащила вверх.

— Ах ты дурень!.. — сердито крикнул Директор. Он поставил Шурика на балкон и дал ему легкий подзатыльник, потом другой, третий…

Шурик только клевал носом в такт и всхлипывал…

…Три дня он не выходил во двор и даже на балконе не появлялся.

Шурик сгорал от стыда, вспоминая, как Бумбарасов тащил его, будто шкодливого котенка, а потом при всех надавал подзатыльников. На четвертый день пришлось пойти в аптеку — заболела бабушка. И только вышел Шурик из дома, как тут же наткнулся на ребят. Они стояли, разбившись на пары, — готовились к игре.

Заметив Шурика, Валера Галушкинский, который сегодня приехал и только что появился во дворе, по привычке захихикал:

— О, Фурик Бабенко выполз!

Но никто из мальчишек не засмеялся. А Игорь Дмитруха сплюнул сквозь зубы и пнул Галушкинского в плечо:

— Не цепляйся к нему! Он — молоток! Ему сам Директор по шее надавал!

И было в этих словах уважение, а может быть, и зависть.

…На следующий день Шурик стоял во дворе на своем обычном мосте — у стенки возле пожарной лестницы.

Но он не просто стоял.

Он согнулся и чуть подался вперед, и поза ого выражала напряженное ожидание. Метрах в десяти от него Игорь Дмитруха разгонялся, чтобы ударить по мячу.

Игорь Дмитруха тренировал Шурика Бабенко на вратаря.

За третьей партой в среднем ряду сидит худенькая девочка с длинной шеей, коротко остриженная под мальчика.

Это Макаренко Нина, или, как называют ее — девчата, Макар, а мальчишки — Макаронина.

Макаронина считала, что девчонкой она родилась случайно. Ее совсем не интересовало то, что обычно интересует девчат. Она играла в футбол и в хоккей, стреляла из рогатки, рисовала во время уроков на последней странице тетрадки военные корабли, танки, самолеты. И подсмеивалась над девчонками. Одевалась она тоже, как мальчишка, и дома ходила всегда в джинсах или в шортах. И решительно не признавала ничего белого — ни белых кофточек, ни тем более белых платьев — с ее мальчишескими замашками все белое немедленно превращалось в грязно-серое, а то и в черное.

Но мальчишки ревниво относились к такой сопернице. Они редко принимали ее в свою компанию, а если и принимали, то все время старались подчеркнуть, что она все же девчонка, хоть по правде сказать, в футбол и в хоккей она играла не хуже, а даже лучше многих из них. Но такой уж мальчишки народ — не любят они, чтоб девчонки посягали на их права.

А Макаронина будто не замечала высокомерного отношения к ней мальчишек. Гаркнет на нее, к примеру, Игорь Дмитруха или Валера Галушкинский во время игры в футбол:

«Шевелись! Чего пасешься на одном месте?!»

А через минуту она уже кричит Любе Присяжнюк или Тане Вербе, которые спокойненько стоят в сторонке и смотрят на игру.

«Чего пасешься на одном месте?!» Хотя они ей нисколько не мешают.

Девочкам это, конечно, не нравилось. Девочки с Макарониной не дружили. Водились с ней только две ученицы — Галочка Билан и Светочка Черненко.

Галочка Билан и Светочка Черненко были неразлучны еще с детского сада. Обе хрупкие, с тоненькими ручками и ножками — будто невесомые. Кажется, дунь на них — и полетят. Всегда в чистеньких платьицах, с большими бантами, они во время перемены, взявшись за ручки, чинно прохаживались по коридору школы, как в фойе театра. Все тетрадки и учебники у них были обернуты белой бумагой, а сами обертки в цветочках и переводных картинках.

Галочка и Светочка олицетворяли собой все девчоночье, что только можно было олицетворять. И на первый взгляд казалось просто странным, как это Макаронина могла с ними водиться.