Юн Эво - Солнце — крутой бог

Но все оборачивается чистой чушью.

Бесконечной чушью.

Чушью без дураков.

Мама, оказывается, уже «впряглась» (Бог знает, откуда у нас взялось это идиотское выражение?) Словом, она впряглась и разузнала все, что творится в семействе. Она знает, например, все про крышу элеватора и про то, что я бросил работу. Она знает все, что стоит знать о Франке и Клаудии. Она знает даже о папашиных кишках. Ей бы быть следователем и вести допросы. Она выкладывает мне это короткими холодными фразами. Несмотря на то что на улице жарит лето, внутри у меня ледяной холод. Самый настоящий морозильник.

Что тут скажешь?

Если кто-нибудь из вас, Братья & Сестры, имеет какое-нибудь приемлемое предложение, то воспользоваться им уже поздно.

Sorry, но Адам совершенно раздавлен тяжестью случившегося.

— Почему? Это единственное, что меня интересует. Почему, черт бы тебя побрал, ты бросил работу?

— Я хотел стать взрослым, — говорю я. И это чистая правда.

А еще говорят, что человек не должен врать и что правда, когда она уже сказана, сама все исправит. Однако я вижу, что мой ответ еще больше запутал маму. Она не в состоянии понять, что я имею в виду. То есть она понимает, но как-то на свой лад. И все-таки похоже, что мой метод «сомнительно», но «действует», как она это называет.

— Признаюсь, мне странно, что я единственная из всей нашей семьи так долго ничего не знала, — говорит она.

— А это один из важных вопросов, — бормочу я.

— Скорее, это нечто среднее между поражением и победой, — говорит мама. — И я не знаю, как мне к этому относиться. Или вы считаете меня нетерпимой недалекой каргой? Или вы так меня боитесь?

— Наверное, ты надеешься на последнее? — спрашиваю я.

— Еще бы, но неужели ты думаешь, что мне действительно хочется, чтобы моя семья боялась меня? Ничего удивительного, если люди вообще боятся. Но чтобы тебя боялся человек, за которым ты замужем, и оба твоих ребенка? Уму непостижимо. — Она кладет голову на руки и смотрит на столешницу.

— Пожалуй, мне пора, — я осторожно пробую уйти.

— Никуда ты не уйдешь! — командует она. И произносит это настоящим командирским тоном.

Тогда я встаю и отдаю ей честь. Но, по-моему, ей сейчас не до смеха.

— В среду ты начнешь работать у меня. Мне нужен посыльный на две недели.

— Нет, мама, не надо, — возражаю я.

— Будешь работать с восьми до четырех до начала занятий в школе. И никаких возражений!

— Итак… — у меня в запасе тридцать пять более или менее хороших аргументов.

Но я даже не успеваю открыть рот.

— Глория должна получить назад свои деньги. Тебе нужны деньги на будущее. Кроме того, ты встал на сомнительный путь. И даже не спросив нас, — говорит мамаша. Но в голосе у нее не слышится настоящей строгости.

— А если бы я спросил разрешения, ты разрешила бы мне бросить работу? Ты это хочешь сказать?

— Нет, я не разрешила бы тебе бросить работу, — признается она.

— Значит, с моей стороны было самым умным ничего тебе не говорить? — спрашиваю я.

Мама закатывает глаза. А потом похлопывает меня по руке.

— Добро пожаловать в мир взрослых, — говорит она, как умеет только моя мама. — Здесь, в этом мире, тебя ждет много требований. Мир взрослых предъявит тебе тысячу требований. И то, как ты с ними справишься, покажет, насколько ты повзрослел. Есть люди, которые так и остаются детьми. Обещай мне не стать таким. — Мама не ждет ответа. А я не понимаю, хороший ли это знак. Но она отпускает меня, и я отправляюсь на обычное свидание с Солнцем.

— А она строга, твоя матушка, — замечает Солнце.

— Заткнись! — отвечаю я. Я еще не отошел, но какая разница. Невозможно же все время держать эту тайну под крышкой. Кроме того, меня занимает поиск ответа на мой ВАЖНЫЙ ВОПРОС. Ведь ответа у меня на него все еще нет.

Может быть, это поражение? А может, победа?

В тот вечер поражение и победа получают новое освещение. Собирается все семейство. Папашина труппа должна играть в помещении заброшенной фабрики на берегу Акерсэльвы. Вид у зала самый что ни на есть жалкий. Но папаша говорит, что Национальный театр — это не его стиль. И я ему верю. Стены в некоторых местах вот-вот рухнут. Будто десять сумасшедших сатанистов с ломами и двадцать зомби со сварочными аппаратами и дорожностроительными машинами пытались разрушить, сломать, разрубить, продырявить или еще каким-нибудь образом превратить это помещение в особенно неприглядное место.