— Это началось еще весной, — продолжает папаша и закуривает новую сигарету. — Может, ты помнишь, что я все время жаловался на колики в боку?
— Ты тогда переутомился, — говорю я. — И мы все приставали к тебе, чтобы ты сбавил темп.
— Yes, sir! Я так и сделал. Но вам не признался, что колоть-то в боку у меня не перестало.
ВОТ ДРЯНЬ! —
говорю я от чистого сердца.
ВОТ ДРЯНЬ!
Все становится каким-то нереальным. Теперь я точно уверен, что больше ничего не хочу знать.
— На прошлой неделе я был у врача. Он говорит, что, возможно, это синдром напряжения толстой кишки.
Но… — папаша закуривает третью сигарету.
— …но?.. — шепчу я бессильно и совершенно сникаю. Сказанного достаточно, чтобы лишить жизни бедного слушателя.
— Но врач говорит, что на всякий случай надо все досконально проверить, — папашины глаза прячутся глубоко в черепе. Они как будто тонут в коже и исчезают. Он тяжело кладет обе руки на стол и затягивается с такой силой, что я ощущаю жар сигареты. — Обещай, что ничего не скажешь маме! — папаша берет мою ладонь между своими, и я вздрагиваю, ощутив, какие ледяные у него пальцы. Как будто на улице холодрыга, а не двадцать с лишним градусов тепла.
— О'кей! — это единственное, что я могу из себя выдавить. Я даже не понимаю, что я пообещал.
— Она сразу решит, что у меня рак.
Слово сказано. Проклятое слово. Самое страшное из всех страшных слов. Жаль, что я вовремя не заткнул уши. Надеюсь, Братья & Сестры, вы меня понимаете? Кому приятно слышать, как его отец говорит, что, может быть, болен раком? Даже если врач считает, что у него всего лишь синдром напряжения толстой кишки или как там еще, одно это проклятое слово лишает тебя всякой надежды. Ты не хочешь видеть, как губы твоего отца его произносят, когда он говорит о себе.
Думаю, я стал сразу на два месяца старше, сидя там вместе с папашей. Он по-прежнему держит мою руку в своей, и я чувствую, как его холод передается мне. Я дрожу и хочу выдернуть руку, но он ее не отпускает. И говорит, что во вторник на следующей неделе ему должны сделать одно страшное рентгеновское обследование и что он боится его, как последний трус.
— Вот тут-то мне и нужна твоя помощь, сынок, — говорит он.
Я пропускаю его слова мимо ушей, потому что самое страшное уже сказано, и серьезно киваю головой.
— Я тебя напугал? — спрашивает папаша, но это не звучит, как вопрос.
— Да, — отвечаю я, и чувствую себя голым. Я сижу голый на втором этаже в кафе НАФ и слушаю, как папаша говорит, что у него, возможно, рак. Папаша намного обогнал меня в возрасте, он солидно обошел даже Франка. Но сейчас он говорит о вещах, которые, по моему разумению, случаются только со стариками. К родителям такие вещи никак не могут иметь отношения.
Папаша говорит, что перед обследованием он два дня должен поститься. Это означает, что ему можно только пить воду, но нельзя употреблять никакой твердой пищи. А это будет не так-то просто скрыть от мамаши. Поэтому он просит меня помочь ему. И я снова отвечаю ему «о'кей».
— И еще одно, — говорит он, все еще не отпуская мою руку. Напротив, сжимает ее еще сильнее. Кожа у меня, наверное, заледенела, поэтому я не ощущаю, что мои суставы давно превратились в порошок. Я только молча киваю.
— Ты сможешь пойти со мной на это обследование?
Я имею в виду, посидишь там в зале ожидания, пока я буду на рентгене?
Я вижу, что ему нелегко даются эти слова. Собственно, из нас двоих взрослый — он, и он со страхом просит меня о помощи. Когда-то давно — приблизительно час тому назад — я думал, что взрослые ничего не боятся. Что это одно из свойств взрослых. Но я ошибся, Братья & Сестры. Я непростительно ошибся.
Я не могу отказать ему. Хотя мне и не хочется сопровождать его на это обследование. Я ненавижу больницы, приемные и залы ожидания. Ненавижу мысль о том, что врачи будут обследовать папашу. И мне страшно ничуть не меньше, чем ему. Уже сейчас страшно. Но и отказать ему нельзя. Я просто снова киваю. И теперь он наконец-то отпускает мою руку.
— Я боюсь, как последний трус, — вздыхает он еще раз, и мы вместе выходим из кафе. И молча расходимся в разные стороны. Папаша забыл, что я уже давным-давно должен быть на своей так называемой работе, а я забыл сделать вид, что спешу туда.
За один час я стал намного старше.
Наверное, года на два.
А может, и больше.
Я чувствую это всем телом. Оно стало даже больше весить. Суставы держат мышцы, как железо. Они эластичные и упругие. Я как будто пересел с легкого мотоцикла на тяжелый. Чтобы стряхнуть с себя тягостное чувство, я должен сделать что-нибудь совсем необычное. День мой распланирован, и теперь я думаю, что единственный способ избавиться от этого невыносимого ощущения — это полностью изменить свою внешность.
Читать дальше