Юн Эво - Солнце — крутой бог

— Yes, sir [15] Да, сэр! (англ.). ! — отвечаю я. — Мне тоже знакомо это чувство. И со стеной я тоже знаком.

— Вот уже полгода как я не разговаривал ни с кем, как сейчас с тобой, — вздыхает Франк. — У меня просто не было времени. Sorry! [16] Прости (англ.). Я имею в виду, что просто не мог бы позволить себе целое утро просидеть в «Багель & Джюс». Я должен был присутствовать на заседаниях. Или четырнадцать раз подряд говорить по телефону. Или придумывать какое-нибудь хитроумное предложение для фирмы, которая могла бы разместить свою рекламу на шнурках. Потому что полгода назад в моей голове значение имели только деньги.

Люди значили что-то, только если за ними стояли деньги. Понимаешь?

— А чувихи? — закинул я удочку и допил сок.

— О чем ты говоришь! — Франк смеется. Но это горький смех. В нем нет ни улыбки, ни чувства юмора. Это грустный смех человека, которому остается смеяться только над собой. Если вы понимаете, Братья & Сестры, что я имею в виду.

Официантка за стойкой наблюдает за нами. Она боится, как бы мы чего-нибудь не выкинули. Но я ей улыбаюсь, и Франк тоже пробует улыбнуться. Тогда и она неуверенно улыбается нам в ответ и начинает обслуживать очередную голодную компанию.

— Другими словами, ты с этим не справился? — я буквально вцепляюсь во Франка. И не намерен отпускать его, пока он мне кое-что не объяснит. Франк мне нужен.

Он знает то, что необходимо понять мне, чтобы пилить дальше. Чистая шиза. Я это понимаю. Нельзя использовать людей таким образом.

Франк как будто прочел мои мысли, потому что он продолжает:

— А что касается женщины, то с ней я порвал два года назад. Ее звали Карианна…

Хлеб с сыром застревают у меня в горле. Карианна, Каролина. Бред какой-то! Еще одно из тех совпадений, от которых у меня мороз идет по коже, зато я понимаю, что я на верном пути. Я кашляю и машу Франку, чтобы он продолжал свою историю.

— Итак, ее звали Карианна, и в один прекрасный день она мне сказала: «Признайся, Франк, я для тебя ничего не значу. Ведь так?» И она была права, — говорит Франк. — Для меня имели значение только те, на ком я делал деньги или кто вписывался в мое расписание. На всех остальных мне было наплевать. Я использовал людей, чтобы чего-то достичь. А это непременно тебе же первому нанесет ущерб в будущем.

Если бы он только знал, как его слова задевают меня! Я краснею, жую и не хочу признаться, что сижу здесь с твердым намерением использовать его. Но ведь это так.

— Когда она порвала со мной, я сначала даже не обратил на это внимания, — продолжает Франк. Он мешает ложечкой кофе. Зачем, спрашивается, ведь он пьет его без сахара и без сливок? Может, это просто помогает ему прояснить свои мысли?

— Ну, ушла и ушла. Я утешился тем, что теперь у меня будет больше времени, чтобы заниматься делами. И тут вдруг на меня навалилась вся эта чертовщина. Сейчас странно об этом думать, но однажды я проснулся…

Он умолкает. А у меня крышу сносит, потому что он вот-вот пустит слезу. Бредятина какая-то: я сижу в кафе с Чуваком в плаще, чуваком, которого я в своих фантазиях считал убийцей, шизиком или крутым парнем. А он, сидя передо мной, с трудом сдерживает слезы! Франк чешет голову. Потом поправляет плащ и откидывается на стуле. Наконец он глотает воздух и делает вид, будто все в порядке.

Я тоже невольно глотаю воздух, и он продолжает:

— Однажды я проснулся и вдруг понял, что все идет шиворот-навыворот. Мне не хватало Карианны. Я понял, что, позволив ей уйти, я совершил самый глупый поступок в своей жизни. Что в моей жизни больше нет ничего хорошего. Такая жизнь перестала привлекать меня. Меня перестали привлекать даже деньги, которые я мог продолжать зарабатывать. Перестала привлекать работа по двенадцать-четырнадцать часов в день. Не хотелось смотреть на людей как на что-то, обещавшее мне большую прибыль. Мне хотелось очутиться в каком-нибудь другом месте. Когда я оглядываюсь на прошедшие годы, они кажутся мне потраченными впустую. Люди, которых я когда-то знал, давно женились, съехались со своими возлюбленными, родили детей, путешествовали по свету, нашли себе по-настоящему интересную работу. Я же, напротив, заработал целое состояние, но не пережил ничего, вроде вообще не жил. И знаешь что?

— Нет, — испуганно отвечаю я и очень хочу, чтобы он продолжал свой рассказ.

— И я испугался, — говорит он, и я вижу по его глазам, что он еще не отделался от этого страха. — Испугался, потому что почувствовал, что многое упустил. Я позвонил Карианне, и мне стало еще хуже. За это время она вышла замуж. И через три месяца должна была родить ребенка. И она разговаривала со мной так, что я понял: она ни капли не тосковала по мне после нашего разрыва. Я позвонил своим родителям и по их голосам понял, что они удивились, услышав мой голос. А потом, во время разговора, вдруг заторопились, боясь пропустить какую-то передачу по телевизору. И я пошел по кругу. Я звонил людям, о которых не слышал ничего в течение года, двух или пяти лет. Никого из них не заинтересовал разговор со мной. Я оказался в полном вакууме. Не могу даже описать это чувство.