Итак, мы с Белло были одни, когда снаружи опять донёсся собачий лай. Белло забеспокоился. Выл, скулил, то и дело просительно поглядывал на меня и всем своим видом показывал, что хочет на улицу. Я почувствовал, что долго не выдержу, и подумал: «Может, удастся как-нибудь его отвлечь? Разве фрау Лихтблау не говорила, что я могу навестить её в любое время вместе с Белло?» Я прицепил поводок к ошейнику и зашагал вместе с Белло вверх по лестнице. Сначала он хотел непременно вниз и с такой силой натягивал поводок, что я еле его удержал. Но потом любопытство в нём пересилило, и он стал обнюхивать каждую ступеньку, пока мы не оказались перед дверью в квартиру фрау Лихтблау. Я позвонил. Позвонил ещё раз. Видимо, соседки не было дома.
Я спустился с Белло вниз, до самого конца лестницы, мимо нашей двери, и через чёрный ход вошёл в аптеку.
За день до этого я взял здесь карамель с виноградным вкусом и бросил одну конфетку Белло. Он поймал её на лету, и она ему так понравилась, что он встал на задние лапы и стал служить, выпрашивая ещё.
Но второй карамельки он не получил, потому что папа вычитал в книжке «Как я воспитываю собаку», что собакам нельзя давать сладкого.
Я подумал, что ещё одна крошечная конфета не повредит такой большой собаке. Конечно же не повредит. И если я сейчас разрешу Белло лизнуть конфетку, а потом подброшу её вверх и он её поймает, ему понравится игра и он забудет о своих друзьях.
Я не стал зажигать свет, чтобы меня не увидели с улицы. Поводок я выпустил из рук. Здесь, в аптеке, пёс никуда не сможет удрать. Пока я осваивался в темноте, я услышал, что Белло через открытую дверь вошёл в заднюю комнату, то есть в лабораторию, и принялся всё обнюхивать. Этого нельзя было допускать, там находилось много папиных химикатов, которые лизать категорически запрещалось. И я решительно включил свет.
Белло как раз приготовился задрать лапу под мандариновым деревом.
— Эй, Белло, тебе не разрешается писать в доме! — крикнул я, поднял с пола поводок и попытался оттащить собаку от окна.
Тут-то всё и случилось. Вероятно, я толкнул локтем бутыль с голубым эликсиром. Во всяком случае, она упала со стола, разбилась, и жидкость растеклась по полу. Белло тут же принялся лакать голубой сок, который явно пришёлся ему по вкусу. Вероятно, он решил, что я угостил его лакомством.
— Нет, Белло! Нельзя! — кричал я. — Эта жидкость, наверное, ядовита!
Но было поздно.
Сначала ничего не произошло. Потом Белло начал издавать какие-то странные звуки. Но исходили они не из гортани, а от всего его тела. Как будто у собаки трещали кости. Белло вытянулся в длину и встал на задние лапы; он всё рос и рос, морда его стала почти плоской, длинные уши — круглыми и мясистыми, потом исчезла длинная шерсть, — и передо мной оказался человек с густыми волосами на голове и с собачьим ошейником на шее, на котором болтался поводок.
Эликсир превратил Белло в человеческое существо.
Это существо смотрело на меня с не меньшим изумлением, чем я на него.
— М-м-м-м… — мямлил он. А потом глубоким, мощным басом: — М-а-а-кс! — И ещё раз, уже чётко: — Макс!
— Белло, ты… человек! — пролепетал я, едва ворочая языком.
— «Ты — чевекк!», — повторил он. Потом оглядел себя и кивнул: — Да, ты — чевекк.
— Нет, ты! Ты — человек. Теперь скажи: «Я — человек».
— Хм-м, — не понял он.
Слово «я», видимо, было ему незнакомо.
— Ты, Белло, ты — человек!
— Белло — чевекк! — заключил он. И стал повторять всё быстрее и восторженнее: — Белло — чевекк, Белло — чевекк!
Я спросил:
— Как это ты смог заговорить?
Белло изумлённо поглядел на меня и сказал:
— Макс тоже говорит.
— Да. Но ты же собака!
— Белло — чевекк, — поправил меня Белло.
— Я хотел сказать, ты был собакой.
— Собаки тоже говорят, — заявил Белло. — Собаки говорят по-собачьи. Человек говорит по-чевечьи. Белло — чевекк.
— Человек, — поправил его я.
— Да. Чевекк, — повторил он. — А почему Белло — чевекк?
— Это сделала голубая жидкость, которую ты выпил. Значит, она превращает не только растения, но и животных.
— Превращает животных, — старательно повторил Белло и кивнул.
— Что мне теперь с тобой делать? — задумчиво прошептал я.
— Белло холодно. У чевекков нет шерсти на теле. Только на голове. Холодно! — пожаловался он.
Читать дальше