Николай Мамин - Знамя девятого полка

Немец на легком белом мостике «Ариадны» был виден издалека – сухой, рыжий, покрытый негнущимися полями морской фуражки. Он торчал на виду у всех, точно крестовая отличительная веха над подводным камнем.

– Ишь, солдаматрос,– презрительно буркнул Иван, пуская из обеих ноздрей пахнущую медом голубую струйку кэпстэна,– как собака, на забор забрался. А что, спросите его, понимает в море?

– Нашел ты о чем болеть. Поди-ка, нам плохо, что он ничего не понимает,– флегматичнейше посапывая трубкой, посмеивался Шмелев.– По трюмам таскаться не будет, побоится, как бы об пиллерсы лба не побить.

Фиорд, палуба «Ариадны», набережная в эти пустые послеобеденные часы были почти безлюдны и совсем не подозрительны. Комендант, заскучав наверху, вскоре ушел с мостика, и сразу у сходен появилась небесно-голубая спецовка третьего механика.

Бергстрем неспешно достал цветной шелковый носовой платок, так же обстоятельно развернул его, встряхнул дважды, точно простыню, в воздухе и уже в довершение всего высморкался – фарватер был чист и свободен.

…Кто может найти живого человека в трюмах, в кочегарках и в угольных ямах старенького сухогрузника, когда люди, поставленные следить за кораблем, всего только месяц как научились ходить по нему, не обивая себе коленок о высокие комингсы дверей, не поскальзываясь на трапах и не пролетая в, казалось бы, не у места прорубленные люки и горловины, а среди команды нет ни одного, кто бы мог сказать лишнее, и если человеку тому покровительствует сам третий механик?

– Сюда – в трюме везли, отсюда – еще чище,– отплевываясь от угольной пыли, набившейся в рот и липнущей к небу, ворчал Шмелев.– Грешник, не люблю ни трюмов, ни канатных ящиков, ни угольных, ни тросовых ям. Есть и причины,– укладываясь на брезент, брошенный поверх пригорка антрацита, медлительно и все еще ворчливо говорил капитан-лейтенант,– во-первых, вся порода наша верхнепалубная… А во-вторых, еще с 1915 года это у меня повелось. Со школы юнгов. Карцеров-то и для матросов не хватало, где уж там нашему брату салаге, так нас в канатный ящик саживали… Да-с. Плавали мы тогда в учебном минном отряде. Да и в артиллерийском тоже плавали…

Капитан-лейтенант протяжно с завыванием зевает. В яме жарынь, духота, при каждом движении хрустит уголь, и кажется, что похрустывает это сама черная темень.

Иван нащупывает руку командира – так и есть: дыхание Шмелева размеренно, ровно.

– Нет уж, Пал Николаич, это номер не проходящий, мертвый номерок. Так можно черт-те что наспать. Кроме всего, еще за вами должок: деловая экскурсия – прогулка по старому Кронштадту, от крейсерской стенки Судоремонтного завода, мимо Морского Николы, мимо порта на Козье болото и там мимо север-дых казарм и – на западный фронт вала. Уж сколько дней оттягиваете.

Очнувшись, Шмелев усмехается ласково: все равно мальчишка не увидит.

Особенно ощутимо это стало после смерти Егора Силова, совсем по-стариковски, по-отечески привязался капитан-лейтенант к своему последнему из оставшихся в живых краснофлотцу.

– Ну-ну, давай пройдемся. Только начнем не с крейсерской стенки, а с Петровской пристани. Мимо губернских флигелей, мимо Виренова дома.

Они говорили о Кронштадте, испытывая почти физическое наслаждение от звучания знакомых имен…

Сутки шли за сутками, неотличимые, в сплошной темени, в снах, в разговорах.

«Ариадна», обогнув Скандинавию, намотавшись на мертвой зыби в туманном котле Скагеррака, ощупью из-за снятых и потушенных маяков ползла по Балтийскому морю уже где-то возле Готланда. Каждую минуту она могла подорваться на мине, но все-таки не подрывалась, и люди в конце концов привыкли к вечному ожиданию взрыва и уж не верили в него.

– Пал Николаич, а как вы считаете – хоть раз-то за всю войну, хоть на одни-то сутки может увольнение в Ленинград вывернуться? – задумчиво спросил Иван и вдруг даже весь покрылся испариной, так, необычно и маняще это было – близость Ленинграда!

Шмелев ответил не сразу. Вздохнул глубоко-глубоко и отрывисто рассмеялся.

– Эх, старшинка! Через неделю, глядишь, вместе по Невскому пойдем!..– вдруг совсем незнакомым, никогда не подозревавшимся за ним голосом мечтательно и азартно произносит капитан-лейтенант.

Пауза. Иван быстренько два раза подряд вздыхает – теперь оно рядом, можно и об этом. И где-то теперь искать Елку, его Елену, которую он любил и все время помнил?

– Как там моя Мария Андреевна, эвакуировалась или нет? – перекликаясь с мыслями Ивана, загадывает вслух Шмелев.