Мария Парр - Тоня Глиммердал

Так с ним никто еще не обходился. Клаус Хаген цепенеет и молчит, не дыша.

— Спасибо тысячу раз. Это самый лучший для меня подарок, — от всей души говорит Тоня.

А не такое простое дело — назвать что-то самым лучшим подарком, если тебе уже подарили двух козлят и одну совсем настоящую козу.

— Чао-какао!

Тоня не замечает, что, пока она беседовала, ее питомцы успели сделать на клумбе лапшу из крокусов. И Клаус Хаген не замечает этого, пока он провожает компанию взглядом до самого сказочного леса. Потом он опускается на стул и чешет голову.

— В этой долине нормальных нет, — шепчет он.

— Присмотрите за моими, ладно? — говорит Тоня Гитте и ее маме, входя во двор Гунвальда в сопровождении козы с козлятами.

И устремляется на кухню.

— Гу-унвальд! — она протягивает ему бумажку.

— Иди скорей, у меня для тебя кое-что есть, — отвечает Гунвальд.

Тоню это не интересует. Она тычет Гунвальду в нос свою бумажку.

— Гунвальд, я…

Гунвальд не замечает бумажки.

— Вот гляди, — говорит он, вытаскивая из-за двери ящик.

Тоня не может пока думать ни о чем, кроме бумажки, которую она держит в руке.

— Гунвальд, это очень важно…

Но Гунвальд уже сердится.

— Самое важное здесь! Тоня Глиммердал, открой-ка свой именинный подарок!

Еще один здоровенный ящик. Если бы она уже не получила козлиного семейства, этот ящик показался бы ей огромным. Тоня сует записку в карман. Ладно, пять минут подождет. Дрожащими руками Тоня обдирает подарочную упаковку. Внутри деревянный футляр. Гунвальд тем временем сел поодаль на стул и не сводит с Тони глаз.

Тоня открыла футляр, увидела, что в нем, — и онемела.

— Понимаешь, я хотел подарить тебе лучшее, что мог, — говорит Гунвальд.

Тоня по-прежнему молчит. Она гладит пальцами то, что в футляре, зеленое и блестящее. Аккордеон. Гунвальд подарил ей настоящий аккордеон, на нем можно играть. Невероятно. Она боится открыть рот, не зная, что может сорваться с языка.

— Он тебе не нравится? — спрашивает Гунвальд.

— Гунвальд, — шепчет Тоня. — Я его обожаю.

Доковыляв до Гунвальда, она бросается ему на шею.

— Теперь я тоже могу играть! Мы можем играть вместе, Гунвальд!

Видя, как Тоня рада, Гунвальд улыбается во весь рот. Тоня первый раз видит его по-настоящему улыбающимся с того дня сто лет назад, когда он запнулся на каменной лестнице и упал. Она стоит и греется в его улыбке. А потом благоговейно достает из кармана бумажку и протягивает ее Гунвальду.

— Гунвальд, у меня есть телефон Хейди, — говорит она.

Это не просто — взять и позвонить человеку, если ты не звонил ему тридцать лет. Тоня это понимает.

Это трудно, неприятно, невозможно. Но Гунвальд должен.

Гунвальд мечется по кухне, как лось в клетке. Рука то ерошит волосы, то трет грудь, то рубит воздух. Он не может. Это немыслимо. Он чувствует, что сейчас у него будет инфаркт, объясняет он.

— Если ты подождешь еще тридцать лет, лучше не станет, — сурово откликается Тоня-Грохотоня.

Но Гунвальд вышел из берегов и бушует.

— Хейди не хочет, чтобы ее нашли. Ты сама слышала, что Сигурд сказал! — кричит он.

Гроза Глиммердала топочет ногами — так, что портреты Гунвальдова дедушки и красавицы Маделены Катрины Бенедикты падают на диван.

— Хейди всю жизнь ждет, что ты ей позвонишь! Ты ей папа, черт возьми!

Тогда Гунвальд сдается и берет трубку.

Тоня не подозревала, что Гунвальд может так дрожать. Она сидит рядом с ним на диване и держит его за свободную руку, пока он набирает номер на старом большом телефоне. Раздается гудок. Ни Гунвальд, ни Тоня не дышат. Второй гудок. Тоня сглатывает, Гунвальд немного шевелится. Третий гудок, и на том конце прорезывается звук.

— Алло! — снимает трубку Хейди.

Тело Гунвальда застывает как вилка.

— Алло! Кто это? — спрашивает Хейди.

Тоня толкает Гунвальда в бок и смотрит на него в упор. Он открывает рот, но не издает ни звука.

— Гунвальд! — шепчет Тоня в отчаянии и трясет его.

Он открывает и закрывает рот три раза. А потом роняет трубку на рычаг.

Тоня не может в это поверить. Она таращится то на Гунвальда, то на телефон.