Мария Парр - Тоня Глиммердал

— Тоня, тебе на лбу надо бы написать «Добро пожаловать!», — сказала однажды тетя Идун.

Зимой следы Тони и ее лыж покрывают зигзагами весь Глиммердал из конца в конец.

— Я отпустил ее утром на выпас и жду, что она вернется к вечеру, — отвечает папа Сигурд, когда заглянувшие на хутор соседи спрашивают его, куда он подевал свою дочь, а об этом в Глиммердале спрашивают всегда.

«Гроза Глиммердала» — вот как называют Тоню.

Тоня переступает так, чтобы концы лыж смотрели строго на гребень Стены — отвесной скалы. Сегодня последняя пятница перед каникулами, их рано отпустили из школы, и сейчас еще светло.

— Зимние каникулы — хорошая штука, — говорит Тоня самой себе. — Зимние каникулы и катание с гор.

Спуск к Стене очень крутой. Настолько, что Тоне, стоящей в его начале, нелегко заставить себя тронуться с места, но с другой стороны — так всегда делают тетя Идун и тетя Эйр, когда приезжают домой на Пасху: они стартуют отсюда, с горы Зубец, и несутся на бешеной скорости, так что белая пена снега стоит за ними, как шлейф невесты. С гребня отвесной Стены они прыгают как с трамплина и летят высоко-высоко. Тетя Эйр вдобавок делает сальто.

— Мне для жизни нужны две вещи, — говорит тетя Эйр, — скорость и самоуважение.

Тоня считает формулу тети Эйр очень мудрой. И в отсутствие теток, пока они учатся в Осло, упражняется в вещах, связанных со скоростью и самоуважением.

Но есть одно железное правило: Тоня Глиммердал не делает даже простейшего прыжка на лыжах, если Гунвальд не следит за ней в бинокль из своего окна. Во-первых, что за радость прыгать, когда никто на тебя не смотрит? А во-вторых, хорошо, чтобы кто-нибудь мог позвонить в Красный Крест и вызвать спасателей, если она приземлится так, что встать уже не сможет. Дом Гунвальда довольно далеко от горы Зубец, зато у Гунвальда мощный бинокль. Тоня вскидывает руки и машет, показывая, что готова к старту.

Тишине в Глиммердале приходит конец.

— У Пера когда-то корова была! — кричит Тоня, отталкиваясь палками.

Когда несешься на лыжах, очень важно петь. Обычно, когда Тоня прыгает с отвесной Стены, она вопит так громко, что по шее Зубца сходят небольшие лавины.

— У Пера когда-то корова была!

Тоня приседает, сгибает руки и опускает голову, чтобы уменьшить сопротивление воздуха.

— Но всё же на скрипку ее он сменял!

Стена всё больше, гребень ее всё ближе, и Тоня знает, что петь теперь нужно оглушительно громко, иначе начнешь ужасно сильно раскаиваться.

— Но всё же на скрипку ее он сменял!!! — орет Тоня, и песня эхом раскатывается по горам Глиммердала.

Елки-иголки, ну и скорость! Ужас как быстро растет Стена прямо перед ней. Строго по курсу… Ну почему она не учится на ошибках?! Ну почему она ни на чем ничему не учится?! Вот-вот она окажется на гребне Стены. Вот-вот лыжня пойдет вверх.

Всё, пошла вверх. Тоня зажмуривается. Гребень. У нее сводит живот и немеют ноги.

— На добрую старую скрипку-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!..

Тоня летит. Ни разу прежде она не успевала пропеть так много из «Пера-скрипача» во время прыжка. Неслабо, однако, — почти целый припев! Если бы она умела делать сальто, как тетя Эйр, то успела бы сделать три.

«Но сальто я пока делать не умею, а жалко», — думает Тоня, продолжая лететь. «Или уже умею…» — думает она, потому что замечает, что голова у нее там, где должны быть ноги, а ноги — там, где обычно бывает голова.

Наконец, после совершенно замечательного затяжного полета, Тоня шмякается в снег, как шоколадная фигурка в кремовый торт. Кругом бело и холодно, Тоня лежит и не знает, жива она или нет. О том же наверняка тревожится сейчас у своего окна Гунвальд. Тоня лежит неподвижно. Потом слышит звук — стук своего сердца. Тогда она осторожно трясет головой, чтобы ее содержимое улеглось на место.

«Это было сальто или нет?» — думает она.

Дом, в котором живет Гунвальд, очень-очень большой. У Гунвальда есть хлев и овцы, как и у Тониного семейства, только с его овцами непрерывно случаются неприятности. То они сбегают, то мрут, то объедают тюльпаны Салли. Счастье, что у Гунвальда при этом есть еще столярная мастерская. Благодаря ей он может насладиться старостью и попридержать пенсию. Гунвальду семьдесят четыре года, и он лучший Тонин друг.