Борис Алмазов - А и Б сидели на трубе

Медленно-медленно, словно во сне, Вовка поднялся. Натянул штаны, куртку, напялил пальто, вбил ноги в тёплые ботинки. Долго-долго завязывал тесёмки шапки и заматывал шею шарфом.

Как ему не хотелось идти! Мало того, что каждый сантиметр его невыспавшегося тела был против, Вовка понимал, что с возвращением стюдебеккера навсегда кончится его спокойная жизнь. Вставать придётся в такую рань каждый день! А что ещё придумает боберман — неизвестно!

— Может, я его ещё и не найду! — сказал Вовка с тяжёлым вздохом, выходя на лестничную площадку.

Его ноги будто прилипли к лестничным ступеням, а руки не желали толкать тяжёлую дверь парадной. Но какое-то новое, не знакомое ему прежде чувство заставило его зажмуриться и вывалиться на улицу, в тьму и мороз.

Холодный ветер со снегом царапнул его щёки, и в ту же секунду в жёлтом кругу света под фонарем Вовка увидел Георгина. Стюдебеккер тоже увидел хозяина. Он подскочил вверх сразу на всех четырёх лапах и залился таким лаем, что в домах стали вспыхивать светом окна. Его грязные лапы упёрлись в Вовкину грудь, а мокрый горячий язык моментально облизал все лицо.

«Вот он, вот он мой хозяин! — означали эти прыжки и лизание. — Я знал, что он вернётся! Я знал, что он меня не бросит!»

— Да ладно! Ладно тебе! — начал отмахиваться от уникального пса Вовка. — Прекрати!

Но справиться с Георгином было не просто.

— Отстань, я сказал! — закричал Вовка, хватая пса за ошейник. И тут же его руки сделались липкими, а в нос ударила такая вонь, что глаза сами собой заслезились. Стюдебеккер от кончиков ушей до обрубка хвоста был вывален в каких-то невероятных осклизлых помоях. Тошнотворный запах падали, густо валивший от него, сбивал с ног.

— Ф-ф-фу-у! — застонал Вовка. — Где ж ты так вывалялся? Где ж ты нашёл такую дрянь? Паразит! Ну что теперь с тобой делать? А ну домой! Домой быстро и мыться!

Георгин не возражал. Несколько раз он тихонечко вякнул во тьму, точно с кем-то прощался, и громадными прыжками помчался к обитой клеёнкой Вовкиной двери на шестом этаже.

Мыть его пришлось долго. Бабка горестно причитала. Мама только укоризненно взглянула на Вовку и быстро-быстро, даже не попив как следует чаю, ушла на работу.

Вовка извёл на стюдебеккера все хозяйственное мыло, весь шампунь. Опрыскал его отцовским одеколоном «после бритья». Георгин чихал, скулил, преданно заглядывал в глаза. Норовил лизнуть Вовку в нос.

А вонь не проходила! Правда, теперь она уже шла не от самого пса. Он теперь благоухал, как весенняя клумба. Но запах падали перекочевал на вещи, на стены квартиры. Вовка даже не смог съесть свою любимую манную кашу напополам с малиновым вареньем! Хотя и пытался есть около распахнутой настежь балконной двери. Первый раз в жизни он не мог дождаться, когда можно будет идти в школу!

Но запах, принесённый в дом стюдебеккером, не покидал его и там. Особенно воняла одежда, сколько ни оттирал её Вовка снегом, а вся грудь у пальто была истоптана собачьими лапами.

Домой он возвращался с опаской. Его томило нехорошее предчувствие.

…Ещё в парадной на него неистово пахнуло псиной. Стараясь не вступить в лужи, налитые по всей лестнице, Вовка добрался до своей площадки и обмер.

Перед дверью его родной квартиры лежали разномастные дворняги, пропылённые, как старые швабры, болонки, облезлый спаниель и жуткий висломордый боксёр… Все эти экспонаты собачьей выставки с почтительным вниманием слушали, как за дверью на все лады завывает Георгин.

Стюдебеккер выл вдохновенно. И слушатели ловили каждый звук, каждый забористый переход. Иногда особенно взволнованная пением шавка начинала подвывать, а остальные сочувственно вздыхали и нервно болтали разнокалиберными хвостами. В перерывах между музыкальными номерами они драли зубами и когтями клеёнку дверной обивки и задирали ноги на косяки.

Бочком-бочком протиснулся Вовка мимо собачьего концертного зала и, едва попадая ключом в замочную скважину, проник в свою квартиру.

Тут на него бурей налетел Георгин, чуть не повалил от радости, чуть не задушил в объятьях. С трудом окоротил Вовка взбесившегося от любви к хозяину пса и услышал тоненькие причитания. Он вбежал в кухню и обмер.

Холодильник, как и накануне вечером, был раскрыт настежь и совершенно выпотрошен. А на кухонном столе стояла табуретка и на ней со шваброй в руках сидела и причитала бабуля…