Владимир Беляев - Город у моря

– Какая такса? – осведомился Петро.

– Божеская! – буркнул извозчик, и взбегая на крыльцо, взял у Петра его корзину с чайником из белой жести. – Садитесь, садитесь, голубчики! Не обижу. Это все ваше хозяйство? – И он показал на остальные вещи.

– Нет, постойте, мы так не поедем! – остановил я извозчика. – Скажите сколько, а потом сядем. – И тут же подумал про себя: «Знаем мы эти штучки! Теперь ласковый, сулит не обидеть, а там заломит – держись!»

– Вас четверо? – спросил, оглядываясь, извозчик. – Куда ехать: до курорта или на Кобазову гору?

– До центра, – сказал я твердо. – Вот за четверых сколько?

– Меня не считайте, я не поеду! – крикнул Тиктор.

– Почему? – спросил Маремуха.

– Извозчик – буржуйская роскошь. Сперва надо жилье отыскать, а потом на извозчиках кататься, – отрезал Тиктор. И, помахивая сундучком, он медленно сошел по ступенькам на площадь.

– Подожди, Яшка, так давай… – хотел было остановить Тиктора Маремуха.

Но я цыкнул:

– Пускай идет… Начинаются старые фокусы!

– Бедовый парень, – обиженно сказал извозчик, покачивая головой. – «Буржуйская роскошь» – смотри ты! Да я буржуев за миллионы не повезу. Я сам партизанскую карточку имею…

– Ну, так сколько до центра? – перебил я.

– Что же, по полтиннику с брата.

– Много, – сказал я. – Поторгуйся, Петро!

– А по скольку дадите? – испугался извозчик.

Петька бухнул:

– По двадцать копеек!

– Ну, добре, – согласился извозчик. – Поедем ради почина!

Первой он положил на линейку Петькину корзинку с чайником и хотел было класть мой фанерный чемодан, но тут я предложил хлопцам:

– Куда же мы поедем с вещами? Давайте лучше оставим вещи на хранение. И руки вольные у нас будут.

– А не покрадут? – спросил Маремуха.

– Чудак, кто покрадет! Хранение ведь государственное! – успокоил я нашего казначея.

Одну, общую, квитанцию на вещи мы вручили ему же, и Петро, напуганный рассказом о том, как меня обокрали в Харькове, с опаской косясь на смуглого извозчика, спрятал эту драгоценную бумажку в карман толстовки. Мы расселись. Линейка весело затарахтела по камням.

С обеих сторон вдоль мостовой тянулись выложенные камнями канавки, залитые желтой водой. Низенькие белые домики, крытые то красной, то серой черепицей, стояли в глубине чистеньких двориков, усыпанных песком и мелкими ракушками.

Кое-где сквозь жерди заборов виднелись виноградники, молодые вишни, черешни, абрикосы; вспыхивали засаженные огненной настурцией и пионами клумбы.

Мы жадно разглядывали первую улицу города, в котором нам предстояло жить и работать.

На одном из угловых домов я прочел табличку: «Проспект Тринадцати Коммунаров», и надпись снова напомнила мне наш пограничный город, ЧОН и дорогое слово «коммунар».

– Давно дожди? – спросил у возницы Петро.

– Как шторм начался. Считай – третий день, – придерживая гнедую лошадь, сказал Володя. – А вчера град ударил, здоровенный. Не град – картечь! Виноград молодой побило.

– А раньше жарко было?

– Африка! – ответил извозчик. – Я полдня из моря не вылезал – такая жара стояла. Видишь, загорел как.

Веселее стало после этих слов извозчика. Значит, ветер и лужи на улицах – дело преходящее, временное, и в случае чего, коль не добудем скоро жилья, и на скамеечке бульварной переспать не страшно.

На тротуаре перед нами замаячила знакомая спина Тиктора. Он шел по направлению к городу широкими, размашистыми шагами, держа на плече зеленый сундучок.

Шагая упрямо один, он подчеркивал, что мы для него не компания. И хотя мы понимали это, каждому из нас сделалось стыдно. «Вот наш же фабзавучник, земляк, шагает с вещами пешком, а мы, и впрямь как буржуи какие, трясемся на шикарной линейке!» Самый совестливый и добрый из нас, Маремуха, не утерпел и шепнул:

– Давайте гукнем его, а, хлопцы?

– Гукнуть-то можно, – сказал я, – да он еще больше задаваться станет. Позабыл разве, как всю дорогу он нос драл? Хочет, чтобы к нему подмазывались, чтобы его просили. Дудки!

– Василь правильно говорит, – согласился Бобырь, – Яшка известный индуалист. Пускай сам попросится, если заморился.

Но Яшка и не подумал остановить линейку. Он шел, высоко подняв голову. Ветер развевал его пышный светлый чуб, лихо выбивавшийся у него из-под серой кепки. Злые глаза его были прищурены. Тиктор притворялся, что вовсе и не замечает нас.

– «Буржуйская роскошь»! Тьфу! – сплюнул Володька. – Вот кощей бессмертный, думает, я разбогатею от его двадцати копеек? Неси, скупердяй, свой сундук… Вы что, с ним из одного края, ребята?