Ирина Гуро - На красный свет

— На ногах у тебя чего? — спросил сторож.

— Сапоги резиновые.

— Это подходяще. А то с тебя станется, в туфлях попрешься.

— Возьму почту в «Богатырь», — решила Нюра.

— Валяй.

Нюра запахнула куртку, сначала по-дамски, справа налево, не нашла петель и, засмеявшись, застегнула правильно. Накинула на голову капюшон.

— Прощайте покамест!

Дверь на блоке захлопнулась за ней.

Из окна почты на площадь падал яркий луч света, и Нюра пошла по узкой освещенной полоске. Но через несколько шагов свет померк, еле-еле различимым пятном остался позади. Нюра углублялась в иссиня-черную темноту, полную дождя и йодистого запаха земли. «Как в банку с чернилами лезешь!» — подумала Нюра.

По сторонам дороги угадывались по шуму деревьев сады. И Нюра знала, что идет мимо двух рядов домишек окраины, но ни в одном не было ни огонька. Все же Нюре было как-то приятнее идти, ощущая, что кругом за стенами спят люди, и она инстинктивно замедляла шаг. «Да чего я? Не лесом же идти!» — сказала она себе, когда последний домишко остался за ее спиной. К тому же темнота уже не казалась такой непроницаемой. «Вот через лес нипочем не пошла бы!» — решила Нюра.

Это была та самая дорога, которую Нюра знала как свои пять пальцев. Сначала она мерила ее собственными ногами, потом почта купила велосипед. Нюра долго привыкала к нему. Она никогда раньше на велосипеде не ездила. В семье у них не было парней. Где были парни, там заводили велосипеды. А Нюра была у матери одна.

Вот уже потянулись огороды. Это кооперативные огороды. И у Нюры с мамой есть тут участок. Они посадили помидоры, огурцы, редиску. Другие построили на своих участках маленькие домишки. Но Нюра с мамой «не осилили», как говорит мама, домик и поставили шалаш. Хороший шалаш. Вполне ночевать можно. Вдвоем.

Тут направо пугало стоит. Ему мальчишки усы из пучков соломы сделали, а вместо шапки надели на палку ведро дырявое.

Вот оно. Смотри ты: ночью выглядит совсем по-другому, будто человек стоит огромный. Если бы Нюра не знала, что это пугало, испугалась бы. А так чего ж бояться? Вот и кончились огороды. И пошла петлять дорога между полей и лугов.

Нюра идет ходко, месит грязь резиновыми сапогами. Дождь все еще идет, но не такой уж заядлый. И светлее стало. Если бы луна, и совсем бы ничего.

…Конечно, они приказать ей не могли: сыпь, мол, ночью в совхоз, тащи телеграмму. Приказать — это нет. Но по человечности — нести надо. Нюра представляет себе: с ней бы так случилось, а мама ее ничего бы не знала. Надо нести! Да чего уж тут раздумывать! Взялась — значит, все. Теперь топай до самого совхоза. А топать еще немало: половина не отхожена.

Дело тут еще в должности. Должность эта государственная: Нюра служит в Министерстве связи, поскольку краснопольская почта — частица министерства. На вывеске так и стоит: «Министерство связи. Почтово-телеграфное отделение Краснополье».

Скажи пожалуйста, дождь льет и льет. Главное дело, что телефон не действует. И почему это — как гроза, так обрыв. А вот действовал бы телефон, передали бы телеграмму по телефону в совхоз. И не пришлось бы ей топать. Телефонная связь работает никуда. Хотя тоже входит в Министерство связи.

Три года назад Нюра кончила семилетку и пошла на службу. В почтальоны она попала не случайно. С Министерством связи у Нюры и ее мамы дел никаких никогда не было, поскольку писем они ни от кого не получали и сами никому не писали. Так что связь им была ни к чему. Но мимо их дома ходил человек, по фамилии Усаченков. А звали его все Усач. Попросту. Хотя усов он сроду не носил. Почтальон Усач ходил со своей сумкой каждый день, и до того аккуратно, что по нему часы можно было проверять. Сколько себя помнила Нюра, Усач шел все одной и той же дорогой и всегда, прежде чем свернуть от Нюриного дома, присаживался на лавочку у ворот. Присаживался на одну только минуту. Но, когда это происходит каждый день, человек становится уже вроде своим. И Нюрина мама не раз приглашала Усача зайти в дом передохнуть. Но он отказывался, объясняя, что поскольку он «при исполнении служебных обязанностей», то может только на одну минуту присесть на лавочку. Нюре очень нравились эти слова — «при исполнении служебных обязанностей». Усач был хоть и не старик, но пожилой. Иногда Нюра провожала его и просила дать ей понести сумку с почтой. Усач сумку не давал, но охотно брал с собой Нюру.

Иногда он ей говорил: «Сейчас увидишь, как на меня здесь накинутся!» И правда, как только открывалась дверь квартиры и показывался Усач со своей сумкой, ему прямо на шею бросалась маленькая девочка с тугими косичками, крича: «От папы! От папы письмо!» И молодая женщина спешила взять письмо и сказать слова благодарности почтальону. И это так врезалось в память Нюры потому, что никогда не получали они с мамой никакой весточки от Нюриного папы.