Мария Белахова - Дочь

Правда говорят, что болезнь к человеку приходит, когда не выдерживают нервы.

Наташа болела долго и тяжело. Слабый организм девочки никак не мог справиться с двухсторонним воспалением легких. Лечение не давало эффекта. Высокая температура не спадала. Пожилой доктор, лечивший Наташу, все больше хмурился.

О том, что жена приехала из Ленинграда с дочерью, Антон Иванович Березов узнал через несколько дней. Из Бухареста он позвонил в Наркомат авиационной промышленности и попросил секретаршу соединиться по городскому телефону с Ириной Андреевной. Секретарша держала у каждого уха по трубке и передавала ему все, что говорила Ирина Андреевна, и Ирине Андреевне — то, что сказал Антон Иванович.

Вероятно, Березов просил кого-то из наркомата оказать помощь жене, потому что на другой же день к ней привезли известного профессора-педиатра. Потом помогли достать пенициллин, который тогда только что начали применять. Этот чудесный препарат спас жизнь Наташе.

Непрерывные волнения и заботы, тревожные бессонные ночи, страх за жизнь девочки крепко привязали Ирину Андреевну к Наташе. Привязали — не то слово, оно выражает что-то внешнее. Наташа стала частью души Ирины Андреевны. Теперь ей и в голову не приходила мысль, понравится Наташа мужу или нет.

Отправляя в Ленинград вещи, в которых приехала Наташа, Ирина Андреевна послала и письмо Раисе Яковлевне. Она рассказала о болезни Наташи и спрашивала, как живет Галя. Ирина Андреевна чувствовала себя виноватой перед этой девочкой. Хоть невольно, но она заставила ее страдать. Раиса Яковлевна быстро ответила на письмо. Она дала советы в отношении лечения Наташи и сообщила, что Галя уже живет у родителей, которые крепко полюбили ее.

Как только Наташа стала поправляться, Ирина Андреевна открыла швейную машинку, и началась пошивка платьиц, рубашек, фартучков. Екатерина Павловна распустила старую мягкую шерстяную кофточку и начала вязать носочки. Прошел уже май, в квартире стояла жара, но бабушку это не смущало.

— Готовь сани летом, а телегу зимой!

Спицы так и сверкали в ее руках. А когда бабушка вязала варежки, Наташа каждый час требовала примерки и с удовольствием продевала худую ручонку сквозь квадрат спиц.

Почти ежедневно Ирина Андреевна писала мужу письма, рассказывая о Наташе все, до мельчайших подробностей. И, находясь за тысячу километров, никогда еще не видев своей дочки, Антон Иванович уже многое узнал о ней. Наташа не выговаривает букв «с» и «ш», заменяя их одной «ч». Это очень потешно! Ночью больная попросит пить и благодарит: «Чпачибо, мамуча!»

Дочка умненькая и с лукавинкой. Ей дают лекарство, она отстраняет руку: «Чпачибо, не хочу!»

Антон Иванович в письмах и телеграммах настойчиво требует, чтобы Ирина Андреевна сообщила ему новые подробности о Наташе, срочно сфотографировала ее и прислала ему карточки. Ирина Андреевна только пожимает плечами. Чудак! Какая фотография, если девочка еще лежит в постели? Приезжал бы ты, Антон, скорее! Разве напишешь обо всем? Наташа выздоравливала. На щеках ее появился нежный румянец. В ярких цветных платьицах, с большими бантами в волосах она стала неузнаваемой. Но Ирина Андреевна огорчалась — там, в яслях, Наташа была иная, более естественная. Теперь какая-то деланная, ненастоящая.

Трудно взрослым понять маленького человека. Ирина Андреевна знала и видела, как жила Наташа до сих пор, И, несмотря на это, она удивлялась и огорчалась состоянием скованности и напряженности, в котором находилась девочка. А ведь Наташе было нелегко. Слишком много всего нового сразу обрушилось на нее. Приезд мамы, поездка в машине, в поезде, тяжелая болезнь, новый дом, где нет детей, нет подруг. На стене висит портрет братика Сережи, а живого его нет и Наташе не с кем играть. В квартире странные, незнакомые вещи: большие кровати, высокие столы, буфеты, трельяж, телефон, который сам звонит и с которым мама разговаривает. Все надо понять, запомнить все названия, которые трудно иногда выговорить.

Легче всего Наташа освоилась с кухней. Ей нравились кастрюли, сковородки, запах вкусной пищи и, главное, нравилось помогать бабушке — резать морковку, капусту, лепить из теста пироги. Но мама не позволяла ей долго оставаться в кухне.

— Здесь жарко и душно, — говорила она. Наташе не жарко, не душно. Хорошо с бабушкой! Но она позорно шла в комнату, сутулясь и спотыкаясь. Странное дело: если девочка делала что-нибудь неохотно, она становилась обмякшей и тусклой.