Михаил Зощенко - Заколдованная буква

— Что скажете, молодой человек? — спросил он, глядя на меня сверху вниз.

Краснея, я объяснил ему, кто я и зачем пришёл. Он усмехнулся в рыжеватые усы и сказал, пожав плечами:

— Ну, тогда пожалуйте в залу!

Боже мой, сколько оскорбительного скептицизма, даже презрения к моей персоне было в этом пожатии плечами, в этих чуть шевельнувшихся от усмешки котовых его усах! Каким-то внутренним зрением я вдруг увидел себя со стороны и все свои многочисленные изъяны: свою мальчишескую худобу, штопку на заду чёрных гимназических брюк, стоптанные башмаки, застиранную короткую белую блузу, перетянутую лаковым с трещинами поясом, на медной пряжке которого ещё сохранилась цифра «3» и буквы «П» и «Г» — Третья петроградская гимназия.

Мы вошли в небольшую комнату с классически мещанским убранством: коврики, салфеточки, полочки с фарфоровыми слониками, фикусы в кадках, семейные фотографии каких-то на диво откормленных попов в богатых рясах и венские стулья по стенам. Мы сели.

— Мать! — позвал Люсин папа.

В комнату вплыла низенькая, полная, румяная женщина с лёгкой сединой в пышной причёске. Рукава её затрапезного платья были высоко засучены. Вместе с ней в комнату вплыл вкусный запах вишнёвого варенья.

— Мать, это новый Люсин учитель! — сказал Люсин папа, кивнув в мою сторону с той же едва уловимой усмешкой.

Я встал и, шаркнув ногой, поклонился «Пульхерии Ивановне», как мысленно я окрестил Люсину маму.

— Худенький какой! — сказала Люсина мама, обращаясь не ко мне, а к мужу. — Ты уж, отец, сам обо всём договаривайся с ними, у меня варенье варится.

Она удалилась. Люсин папа сказал: Как вас зовут, молодой человек?

— Леонид.

— А по батюшке?

— Сергеевич!

— Так вот-с, Лёня, — сказал Люсин папа, играя золотой цепочкой своих жилетных часов, — готовить Люсеньку вы будете по всем предметам, то есть русский, арифметика и закон божий.

— И закон божий?! — вырвалось у меня.

— А почему, Лёня, вас так пугает закон божий? — подозрительно прищурился Люсин папа.

— Не пугает, но она же у вас, наверное, знает основные молитвы?

— Нетвёрдо. Хотелось бы, чтобы и Ветхий завет… в общих чертах. Таинства непорочного зачатия можете не касаться… в подробностях.

О материальной стороне мы договорились быстро, потому что Люсин папа просто продиктовал мне свои условия: заниматься ежедневно, кроме воскресенья, получать я буду столько-то в месяц. Сумму Люсин папа назвал вполне приличную, и я подумал, что быть учителем очень выгодно.

Вдруг в комнату впорхнула черноглазая девчушка в коротком платьице, с загорелыми крепкими ножками в ссадинах и царапинах, с белыми бантами в косичках. Двумя пальчиками она держала в вытянутой руке чёрно-жёлтую (как георгиевская орденская лента) свежепойманную бабочку.

— Познакомься, Люсенька, это твой учитель! — сказал Люсин папа. — Его зовут Лё… (тут он запнулся) Леонид Сергеевич. Подойди, детка, к ним, поприветствуй!

Люся приблизилась ко мне и, не выпуская из пальцев орденоносную бабочку, сделала мне книксен.

— Леонид Сергеевич, скажите, пожалуйста, — сказала она, изучающе глядя на меня в упор, — почему у бабочков нет детей?

Я ответил, надо признаться, не очень изобретательно:

— Потому что им некогда с ними возиться!

— А почему им некогда возиться?

— Потому что надо летать, добывать себе пищу.

— А зачем им пища? У них же зубков нету!

— Они питаются особой пищей.

— Какой?

А какой пищей, в самом деле, питаются бабочки? Я чуть покраснел, и Люся это заметила. В глубине её чёрных глаз зажёгся огонёк, как мне показалось, такой же, как у её папы, скептической усмешки. Но тут в наш разговор с Люсей, на моё счастье, вмешался именно он, Люсин папа.

— Потом, доченька, всё узнаешь у своего учителя. Отпусти насекомое и ступай пока играться!..

Послушная Люся выпустила бабочку. Бабочка подлетела к окну и, треща крылышками, забилась о стекло. Я поднялся и стал прощаться.

На следующий день в точно назначенный час мы уединились с Люсей в её комнате. Она уселась за низкий столик, я устроился в мягком кресле напротив. Начать я решил с русского языка.

— Какие стихи ты знаешь?

— «Птичку божию».

— Ну-ка, прочти!

Люся, глядя на потолок, стала проникновенно декламировать: