Аршинный слой снега на полях. Но целый день стучит в кузнице Артём, и целый день возят к нему бороны, плуги, сеялки. Странно смотреть, как по снегу тащится за трактором поезд из телег. Ремонт! То и дело ходит председатель колхоза в амбары, где хранится посевной фонд: как там зерно? Сам пускает в четырёхугольный вырез в двери чёрную кошку. Сверху зерно не тронуто, сухое, а что, если снизу его жрут мыши?
В клубе Мария Иванова делится своими впечатлениями от поездки в Чехословакию. В клубе тепло, все раздеты, и зал пестрит нарядами девушек и парней.
Юрка, который сидел рядом с Павликом, слушал рассказ Маши, быть может, внимательней всех. «Послали за границу! А! За что? За урожай…» Ведь он, Юрка, видел, как Маша со своими девчатами вывозила удобрения в поле, когда ещё никто не решался этого делать. Помнит, какие книжки стоят у неё в комнате на полке, — в переплётах, с мудрёными названиями. Тогда они показались ему скучными… Юрка стал думать о том, что когда вырастет, то поедет за границу: в Чехословакию… Индию… Германию… Ему тоже хочется посмотреть, как живут люди за границей; пусть и его поуважают там за то, что он советский.
Впрочем, зачем ждать? Долго и совсем неинтересно. Берут же в делегации разных людей — артистов, героев, ну и его пусть возьмут как пионера. Надо же пионера показать. Он бы всем ребятам за границей подарил по звёздочке, оставил бы им свои подписи с закорючками, рассказал бы обо всём, о чём только захотели бы узнать. Нашёл бы там друзей, стал бы переписываться с ними: он письмо — ему письмо, он фотографию — ему фотографию, он газету — ему газету… Только вот как читать и разговаривать? Ну, как-нибудь бы устроился…
— Паш, — толкает он друга, — ты в какую бы страну поехал?
— В Африку, — тихо отвечает Павлик.
— Почему в Африку?
Павлик молчит, слушает.
— Паш, а Паш! — настойчиво шепчет Юрка. — Почему?
— Не знаю… Знаешь, Юр, наверное, потому, что там ещё есть белые пятна и крокодилы… И, наверное, в Австралии и в Америке Южной есть, — отвечает Павлик. — Смотри-ка, три «А»! — добавляет он и сам удивляется: — Три «А».
— Что «три „А“»? Паш, что «три „А“»? — шепчет Юрка. — А-а! Верно: все с буквы «А» начинаются. Паш, вдвоём — и больше никого? Паш, вдвоём — и больше никого? — добивается согласия Юрка.
— Слушай, — шепчет Павлик.
Юрка слушает, всё ещё думая о своём — о трёх «А», крокодилах и белых пятнах на географической карте. Потом он вздыхает: сидит-то в клубе на скамье. Маша рассказывает, как она с девчатами ещё зимой проверяла семена на всхожесть, рассказывает, как будут девчата учиться и что делать…
— Паш, — спрашивает Юрка, — а мы можем проверить?
— А чего там… Простое дело… Да слушай ты!
Юрка слушает. Иногда он что-то прикидывает в уме и на мгновение задумывается. Иногда, забывшись, хочет обратиться к Павлику, но, вспомнив, что нехорошо всё время отвлекать товарища, сдерживается.
Простые вещи делать тоже очень трудно. Не так легко зимой, в стужу, найти для семян подходящую землю, просеять её, сколотить ящики. Посадить семена просто. Взять сто зёрен и посеять. Прорастут восемьдесят — значит, всхожесть восемьдесят процентов, прорастут девяносто — девяносто. Место хранения не одно. И каждое нужно проверить, определить процент всхожести. А для верности выводов о всхожести семян нужно не один ящик посеять, а несколько. И по ним вывести средний процент для этого зерна.
За двором Павлик, Юрка и Лёня Ёлкин разгребают снег, долбят землю. Кусочек за кусочком летит в решето, а когда набирается решето, Юрка несёт его в дом, ссыпает в ящик. На это уходит чуть ли не полдня.
Потом все трое катаются на санках. Когда смеркается, ребята пьют чай, разговаривают.
К ночи земля оттаяла. Юрка стоит перед ящиком и руками мнёт влажную, ещё холодную землю. В его пальцах с набитыми мозолями перекатываются песчинки, мелкие камешки, рассыпается труха сгнившего дерева. Хороша почва! Навозцу ещё сюда…
Лопаточкой он перекладывает землю, возится, как возилась Маша Иванова с землёй, с навозом.
Каникулы кончились. И хотя совсем не так думал провести их Юрка, они не показались ему скучными.
Десятилетний Кузьма и его отец Василий Иванович воскресенье проводили за городом. Мальчик был назван таким теперь уже редким именем в честь дяди, брата матери, который считался самым дорогим и близким родственником, очень добрым человеком, щедро помогавшим семье.
Читать дальше