Януш Корчак - Матиуш на необитаемом острове

— Правда.

— Да мне-то все равно, Я не к тому, что король. Ты похож на моего покойного сына. Одна радость была у меня в этой собачьей жизни, и ту Бог взял. А потом началось это всё… Ты вот что, ступай на все четыре стороны… понял? А не то…

И он по привычке хлестнул плетью по воздуху.

— Не то через год начнется чахотка, а там и ноги протянешь. Здесь редко кто пять лет живет. Только шестеро выдержали десять лет. Так это ж парни дубы, не то, что ты, цыпленок. Так что ступай, сосунок, говорю тебе, как отец родной, и помолись там, на свободе, за душу моего сыночка, потому что каторжная молитва и Богу не мила.

Он достал из сундука одежду покойного сына, велел Матиушу переодеться и трижды его поцеловал.

— Такие вот точно у него были глаза, как у тебя, и такая же милая мордашка…

И заплакал.

А Матиуш сам не знает, радоваться ли, что он свободен, не знает, что говорить, что делать.

И так как-то странно ему, будто его отсюда выгоняют. Он обнял надзирателя за шею.

— Пошел вон, — оттолкнул его надзиратель и ударил плетью по лавке так, что даже грохнуло.

Но убежать из камеры легче, чем выйти из крепости, обнесенной высокой стеной и рвом с тройной цепью стражников. Целую неделю надзиратель укрывал Матиуша в каморке под досками, возле бывшей площадки для военных учений. Четыре дня просидел Матиуш в старой сторожевой башне на тюремной стене. Ночи стояли лунные, и бежать было нельзя.

Тут узнал Матиуш, что было после того, как он исчез. Надзиратель заявил в канцелярии, что Матиуш умер во время порки.

— И зачем было так лупить такого щенка? — покривился фельдшер. — А если к суду привлекут?

— А черт его знал, что он такой хилый!

— Нужно было меня спросить. Не знал, потому что ты не санитар. Для того и держат ученого человека, чтобы было у кого спросить.

— Первый раз мне ребенка дали.

— Вот и надо было спросить, как его бить.

— Начальник видел рубцы и ничего не сказал.

— Начальник не учился медицине. Его дело следить за порядком, а за жизнь и здоровье узников я отвечаю перед королем и моими коллегами. Я, брат ты мой, учился у самого профессора Капусты, у санитарного советника Капусты. Лысый был, как колено, а все от ума. Коллегам моим, Вирхову и Дженнеру, уже поставили памятники. А я что? Как задать порку, так каждый делает, как бог на душу положит. А ты потом ломай голову, чтобы бумаги были в порядке!

Фельдшер налил в стакан спирта, выпил, выдохнул и написал:

Такого-то месяца, такого-то числа освидетельствовал труп заключенного…

— Как его звали?

Надзиратель назвал вымышленную фамилию, под которой Матиуша записали в тюремной книге.

…Произведено вскрытие. Рост 1 метр 30 сантиметров. Возраст — лет одиннадцать. На коже и на костях никаких следов побоев и вообще никаких синяков не обнаружено. Кожа гладкая, упитанность хорошая, что говорит о том, что заключенный получал в тюрьме вполне хорошее питание. При вскрытии было обнаружено расширение сердца, а в легких копоть от табака, очевидно, заключенный в молодости много курил и пил водку. Я нашел сердце пьяницы, желудок пьяницы и все остальное, как у пьяницы, в соответствии с исследованием Вирхова и Дженнера.

Покойному три раза делали прививку оспы, а также давали различные лекарства из тюремной аптеки, но спасти его не удалось.

Фельдшер выпил еще полстакана спирта, поставил подпись и приложил две печати: одна — приемного покоя, другая — санитарной канцелярии.

— На, держи. Но в другой раз, смотри, если не согласуешь со мной, напишу: умер от побоев. И у тебя будут неприятности. Понял?

— Понял, господин профессор.

— Ну, ладно. Выпей и ты немного.

— Покорно благодарю, господин профессор.

— Я никакой не профессор, обыкновенный фельдшер. Но учился у профессоров. Две пятерки имею в дипломе: по анатомии и химии. Видал под микроскопом воду и воздух. Сам санитарный советник меня экзаменовал. А лысый был, как колено.

Матиуш читал это свидетельство, ему приносил его надзиратель.

— Читай, Матиуш, может, тебе снова придется быть королем, будешь, по крайней мере, знать, как людей мучают. Мы не самые лучшие, это правда, но и с нами надо бы обращаться по справедливости.

В те четыре дня, которые Матиуш провел в башне, когда он ничего не мог делать, забившись в угол, и только слушал, как воет ветер в открытом окне, он вспоминал одинокую башню на необитаемом острове и сравнивал оба эти убежища.

На пятый день приехал начальник тюрьмы. Велел собрать всех заключенных и начал грозно: