Ганс Краузе - Али-баба и Куриная Фея

Даже Карл Великий не знал, что сказать. Он снял очки и стал тщательно протирать запотевшие стёкла носовым платком.

Али-баба сидел на стуле согнувшись. Противоречивые чувства, словно быстро мчащиеся льдины в половодье, сталкивались и боролись в его груди. «Почему у меня не хватило мужества сознаться, что я стрелял из рогатки? — упрекал он себя. — Я должен, должен сознаться. Иначе нельзя! Больше я не в силах продолжать этот обман. Рената опечалится, может быть, даже рассердится на меня. Мне будет больно, очень больно, но я не могу иначе. Я не могу больше ей лгать.

Он встал беспомощный, смущённый. Голос его звучал хрипло:

— Тогда, когда Рената сидела в повозке… — Каждое слово, которое он произносил, стоило ему усилий. — Я… я… не хотел в неё попасть. Я хотел её только напугать. Правда! И я не целился в неё из рогатки, то есть я целился, но не в неё. Но… но… камень всё же попал ей в глаз. Я сам пришёл в ужас. А потом… потом лошади понесли. Я побежал за повозкой. Бежал, покуда у меня хватило сил. Я испугался. Страшно испугался. А после того, как с Бауманом случилось несчастье, я убежал в поле. Сперва я боялся вернуться обратно, а потом, вернувшись, никому ничего не сказал, потому что… потому что… всё же хотел остаться в интернате.

Он глубоко вздохнул, решив рассказать всё, что было у него на совести.

— И ещё… Помните, как в почтовом ящике нашли однажды кусочек шпига? Это я бросил его туда. Я совсем не ем жира. Просто не в силах его проглотить! Он становится мне поперёк горла. Когда я сунул шпиг в почтовый ящик, я не хотел сделать ничего дурного. Я просто решил пошутить. Но потом, когда письма оказались попорченными, и все так ругались, мне было очень неприятно. Но я скрывал всё потому, что… фу-ты нуты!.. потому, что… да потому, что я был трусом. Правда…

Али-баба вытер свои вспотевшие ладони о брюки и тихо сел на своё место.

Наступила неловкая тишина.

Рената была совершенно огорошена. Значит, Али-баба бросил в неё камень?.. Она невольно вспомнила всё, что ей пришлось пережить там, на дороге. Всё воскресло снова: боль в глазу, приближающийся мотоцикл, бешено мчащиеся лошади, повозка, которую бросало из стороны в сторону, смелый поступок Баумана, его глухой стон… А она, она заступалась за Хорста Эппке, просила за него, верила ему! Рената сердито посмотрела на Али-бабу. Оказывается, он, и только он был виноват во всём!

Инга Стефани задумчиво теребила край своего свитера, вытаскивая из него шерстяные ниточки. Ну и «герой» этот Али-баба! Сердиться ли ей на него или радоваться его чистосердечному признанию? Инга Стефани продолжала теребить свой свитер. Она не знала, что ей делать.

Али-баба не отрываясь смотрел на Ренату. «Если даже все меня осудят, она простит, она обязательно простит», — надеялся он.

Карл Великий бросал на грешника строгие взгляды. Протёртые стёкла его очков угрожающе сверкали.

— Дело с рогаткой, — сказал он, — это совершенно ясное дело. Речь идёт о нанесении телесных повреждений. Тут не может быть никаких оправданий. Телесные повреждения есть телесные повреждения. И за это полагается наказание. Это логично. — Карл Великий говорил так, будто он выучил наизусть весь уголовный кодекс. — Это нанесение телесных увечий, — повторил он ещё раз. Он очень нравился самому себе в роли прокурора. — Кроме того, здесь был причинён также ущерб средствам транспорта. Повозка и лошади могли прийти в полную негодность. Я уже не говорю о Ренате. Она могла бы стать калекой. Это логично.

— «Могла бы, могла бы!..» Ты преувеличиваешь. К счастью, всего этого не случилось, — проворчал Факир.

— Кроме того, Али-баба сделал это не нарочно. Он не знал, что может натворить столько бед своей рогаткой, — сказала Лора.

— Он не хотел попасть в Ренату! — закричал Малыш.

— Это всё равно. Дураков тоже наказывают.

Бритта и Повидло присоединились к приговору Карла Великого. Остальные ученики нерешительно молчали.

Али-баба бросал умоляющие взгляды на Ренату. Почему она молчит? Неужели она рассердилась на него? Рената… Как неподвижно она сидит и как безразлично на него смотрит!

Внезапно Али-баба почувствовал себя очень одиноким. Он продолжал пристально смотреть на Ренату, словно заклиная девушку простить его.

Карл Великий снова заговорил. Он повторял одно и тоже, пока его болтовня не вывела из себя Занозу.

— Чего ты хочешь? — закричал он свирепо. — Конечно, Али-баба сделал ужасную глупость. Это мы и сами знаем! Но у него, по крайней мере, хватило честности во всём признаться. И ты хочешь его за это наказать? Ну, а куда он денется, если мы выставим его за дверь? Отправится к своему отчиму, что ли? Если ты этого добиваешься, приятель, то тебя самого следует наказать.