Ганс Краузе - Али-баба и Куриная Фея

Леман не мешкая пожаловался на Баумана Кнорцу.

— Этот воспитатель чёрт знает что о себе воображает! — сказал заведующий хозяйством. — Но ничего! Завтра же утром я задам ему жару.

И вот утро настало. Было без четверти шесть. Папаша Боссиг, дежуривший ночью, в последний раз обходил имение. Через пятнадцать минут кончалась его смена. Старый Боссиг уже предвкушал удовольствие улечься в постель. «А раньше, — думал он, — я в это время как раз вставал и шёл на работу…» В конторе горел свет. Кнорц вместе с бригадирами и воспитателем обсуждал предстоящую работу. Дело шло быстро.

Хильдегард Мукке, присутствовавшая на совещании, прислонилась спиной к печке. Кафель был ещё тёплый после вчерашней топки.

Кабулке, который обычно не появлялся в столь ранний час в конторе, сегодня в виде исключения тоже пришёл. Он выжидал удобной минуты, чтобы поговорить о своём деле.

Наконец Александр Кнорц дошёл до жалобы Лемана. Он хлопнул ладонью по столу.

— Так дело не пойдёт, коллега Бауман. Не пойдёт! — закричал он, обращаясь к воспитателю. — Для ученья существует школа, а на полях надо работать. Работать без всяких разговоров! Я вижу, вы хотите ввести у нас свои порядки, — бушевал он. — Быть может, вы и работу в стойлах замените лекциями, чтобы нашим умникам не пришлось чистить навоз? Не выйдет! Я вам говорю, так не пойдёт!

Эмиль Кабулке заёрзал на стуле.

— Разрешите и мне сказать слово?

Кабулке мял грязную кепку. Он сжимал и вертел её и руках, словно половую тряпку.

— Мой сын Феликс, — вы его знаете, он тоже учится у нас в имении, — объяснил мне, что новый воспитатель приказал вчера молодёжи работать медленней. Я считаю, что это, что это… — Кабулке распростёр руки. — Я считаю, что это просто са-бо-таж. Тут из сил выбиваешься, чтобы получить несколько лишних капель молока, а из учеников нарочно делают лодырей! Да они и так еле двигаются, эти парни!

В комнате стало шумно. Бригадиры встали на сторону старшего скотника. Вальтер Бауман возражал, он защищал ребят.

— Им надо создать условия для ученья. Нельзя смотреть на них как на подсобных рабочих, которых Кнорц может послать куда ему вздумается! — сказал Бауман резко.

Заведующий хозяйством побледнел и опять ударил кулаком по столу. Он не терпел критики.

— У нас здесь предприятие, а не школа! — прохрипел он.

Но Вальтер Бауман не дал себя прервать.

— Что же касается моих мнимых призывов к саботажу, то это обвинение меня очень удивляет. Странно: как раз вчера ребята справились с работой раньше, чем третья бригада. Правда, бригадир? Не ты ли сам просил нас, чтобы мы тебе помогли?

Леман задыхался от ярости.

— Ваш участок был на десять метров меньше нашего! — кричал он, пытаясь спасти честь своей бригады.

— На десять метров, говоришь ты? — вмешалась Хильдегард Мукке. — Ну и что ж? Это не меняет дела. Твои люди по крайней мере на десять лет старше учеников… Что вы, собственно говоря, хотите? Ученики вчера поработали на совесть, а товарищу Бауману удалось связать практические занятия с теорией. Что же здесь худого? Наоборот, это очень хорошо. Выращивая урожаи и ухаживая за скотом, мы не должны забывать о людях. Учёба ребят также входит в наш производственный план. Мне кажется, коллега Кнорц недооценивает этой важной задачи нашего предприятия.

— Минутку, — прервал её Кнорц, театральным жестом прижав правую руку к груди. — В такой обстановке нельзя спорить. Так не годится. К ученикам я всегда отношусь с величайшим вниманием. Спросите у них самих: мы с ними хорошо понимаем друг друга. Ребята меня любят. Но именно потому, что я желаю молодым людям только добра, мне хотелось бы предостеречь коллегу Баумана. Его сомнительные методы воспитания у нас в Катербурге рано или поздно потерпят крах. При всём моём хорошем отношении к ученикам я не советую Бауману слишком с ними носиться. Это их испортит.

Кабулке помахал кепкой.

— Правильно! Я могу это подтвердить. Я сам отец, и у меня дома есть такой же осёл. Парни в этом возрасте нуждаются в сильной руке. Сильная рука им нужнее всего.

Вальтеру Бауману надоели глупые препирательства. Он снял свою кепку с вешалки.

— Они рассуждают так, словно на свете никогда не было Макаренко! — вполголоса проговорил он, взявшись за ручку двери.

Хильдегард Мукке ободряюще улыбнулась ему.

Отсутствие полдника оказалось весьма чувствительным для ребят.

Каждый вечер, перед самым сном, к заведующей являлись просители.