Самуил Миримский - Скворец №17 (рассказы)

— Я вот тебе покажу, куркуленок!

И замахнулся рукой, да так, что крыша вдруг поплыла под ногами, закачалась и запрокинулась в небо. Он рухнул вниз, ударился головой о цветочную тумбу, схватился руками за лицо и побрел вперед, склоняясь от боли…

Сорокин сидел возле кровати, широко раскинув колени, и рассматривал Саньку, перевязанного бинтами.

— Ну-ка сожми руку в локте. А теперь собери пальцы в кулак. А улыбнуться можешь? На-ка попробуй яблоко откусить — больно? А я-то думал…

Сорокин был разочарован.

— Вот у меня посмотри… — Он расстегнул рубаху и обнажил на груди рваный, вишневый рубец невероятной величины. — Что скажешь? — Сорокин потрогал рубец с уважением. — А теперь сюда посмотри. — Он оттянул рубаху, изогнулся — под лопаткой зияла ямка глубиной в кулак. — Я тебе ещё кое-что показать могу, да лень раздеваться. По частям меня разбирали, а потом собирали, клепали и сваривали. Два месяца жил без сознания, как чурбан, ел, пил, а ничего не понимал, думали, что так и останусь, а вот видишь — полностью восстановили. А у тебя что? Так — мелкая авария. И чего это тебя на крышу угораздило? За спутником следил? В астрономы собираешься?

Санька смотрел на директора одним глазом и облизывал сухие губы. Ему было хорошо. Сорокин по деликатности ни о чем не расспрашивал, никуда не торопился, хвастался ранами, о которых Санька уже знал, как и знали другие ребята, потому что не раз купались вместе, и ребята всякий раз без стеснения водили пальцами по искромсанному телу директора, а потом слушали, разинув рот, как его шарахнуло воздушной волной и забросило на крышу. Санька корежился от боли, бинты горячо стягивали заживающие раны, но он все же улыбался, слушая быстрый говорок Григория Александровича, видя его узкое с горбатым носом лицо, его хитрющие, жизнерадостные, добрые глаза.

— К тебе тут девочки набиваются, и твоя сестренка, между прочим. Ты как к ней относишься? Не обижаешь ее?

Санька промолчал.

— У нее, ты ведь знаешь, недавно мать умерла, — Григорий Александрович вздохнул. — И, кроме тебя, у неё нет никого…

Санька отвернулся, чувствуя, как его заливает горячим волнением.

— Ну ладно, я пошел…

Санька вскинулся, чтобы что-то сказать ему, но так ничего и не сказал. Он и сам толком не знал, как сказать о том, о чем с болью думал все это время: до чего же это худо, когда люди не знают родных, и что неправильно, когда родители бросают своих детей, и что каждый должен знать, от кого он произошел и кого оставит после себя, и было бы совсем тошно, если бы не было таких людей, как Григорий Александрович.

Вечером, после ужина, к Саньке снова пришел Сорокин. Он подвинул на постели подушку, повернул Саньку боком и стал расставлять па шахматной доске фигуры. Оба они были участниками турнира, который длился вот уже месяца три и пока ещё не мог закончиться, все игроки должны были сыграть друг с другом по четыре партии, а он, Санька, и Григорий Александрович сыграли только две и пока с ничейным счетом. До самого поздна в изоляторе горел свет. За окнами кто-то шумел, кто-то заглядывал, кто-то смеялся, но игрокам было не до них. Григорий Александрович потерял ладью за слона и отчаянно сопротивлялся, а Саньке надо было во что бы то ни стало прижать его, а это было непросто, если для каждого движения приходилось поднимать руку, затянутую бинтами, разгибать её в локте и переставлять фигуры с одного конца доски на другой…

Завтрак Саньке принесла Сойка. Она придвинула стул с тарелками и присела на краешек койки, украдкой глядя на его забинтованную голову.

Санька повернулся, вытащил руку из-под одеяла и попытался взять ложку. Она присела рядом и заботливо задышала на него.

— Я покормлю тебя, ладно?

— Я сам… Ты подними подушку…

Он пропихнул ложку в рот и скривился, а после третьей ложки отставил тарелку, чтобы отдохнуть.

— Ты в шахматы играешь?

Сойка покачала головой.

— А в шашки?

Она опустила глаза.

— Что ж ты неграмотная такая…

Сойка вытащила из-под матраца носовой платок, носки и рубашку.

— Это я заберу с собой. Я постираю.

— Не уходи ещё, посиди… Я вот телевизор не смогу посмотреть, а сегодня «Динамо» с «Торпедо» играют… Ты за кого болеешь? А из игроков кого знаешь? Н-да… А я вот Сатикова уважаю. Он из второго состава, а играет классно, только никто не догадается, какой бы из него нападающий был. Тренер там не тянет… Не волокет… Нет!

Сойка сидела, пока он высказывал ей какие-то свои тактические соображения, и упорно смотрела на нейлоновую куртку с пятнышком па рукаве. Она потянулась к куртке, взялась её рассматривать.