Михаил Коршунов - Поперечная навигация

— По доске вкатим, — сказал Сергей Николаевич и бросил папиросу. Она зашипела в воде и погасла. — Доска у тебя есть?

— Да вот сходни.

Тимоша достал со дна лодки неширокую доску.

Сходни перекинули с мостков на борт лодки и по ним осторожно вкатили мотоцикл.

— Тяжелый, — сказал Тимоша. — Лодка огрузла. Эх, если б побольше была!

Тимоша приладил уключины, вставил весла.

Подоспела Феня с Петрунькой на руках. Феню провожала с керосиновым фонарем бабка Даниловна.

Ночь выдалась темной, без звезд. В тростниках путался туман. Где-то далеко посвистывали водяные коростели — пастушата. С веток деревьев и кустов стекала роса. Вода в реке шла сильная, разгонистая, с низовым ветром.

Тимоша осторожно развернул лодку, поставил носом к волне. Лодка сидела глубоко, и боковая волна могла легко ее захлестнуть.

Сергей Николаевич, удерживая мотоцикл, включил фару. Освещал путь, чтобы выйти к тропе.

Феня тормошила Петруньку:

— Сынок, не спи, не надо! Скажи, на чем мы плывем? Ну, скажи!

— На лодке, — медленно отвечал Петрунька.

Он был слабым. Голову положил матери на грудь.

— А на берегу огоньки. Глянь, сколько! Раз, два, три, четыре. Много огоньков. Чья это деревня светится? — поспешно говорила Феня, лишь бы что-нибудь говорить, лишь бы не позволить Петруньке уснуть. — Ну же, сынок, чья деревня?

— Наша.

— А вон бабушка стоит на берегу с фонарем, не уходит, Петруньку провожает. Видишь бабушку?

— Вижу.

Феня растерла Петруньке руки, подышала:

— Холодные. А мы согреем. Потрем и согреем.

Тимоша спешил. Греб с отмашкой, на полное весло. Вода была почти вровень с бортами лодки.

Длинный луч фары освещал воду, нащупывал песчаную отмель и тропу, затянутую туманом.

— Петрунька, сынок, а как зовут собаку, что у дяди Мирона?

— Альма.

— А какая она, Альма? Черная-черная, да?

— Не. Белая.

— И злая-презлая, все лает и кусается?

— Не. Добрая.

— Дай-ка я тебя платком прикрою. С реки ветер задувает. Только спать не надо, сынок. Гляди, как Тимоша веслами работает. Трудно с рекой совладать, когда ветер. Вот какой у нас Тимоша! На реке он самый главный. Всех он возит. И Петруньку везет. О господи! — вздохнула Феня и, не в силах больше превозмочь слезы, громко заплакала: — И как же это ты, Петруша, милый ты мой…

— Не надо плакать, Феня, — сказал Сергей Николаевич. — Двадцать минут — и мы в больнице. Желудок ему промоют, и мухомора как не было. И будет Петрунька опять по улицам вприскочку бегать… Ты умеешь, Петрунька, вприскочку бегать?

— Не, — тихо ответил Петрунька. — Я так бегаю.

Лодка зашуршала по песку: подплывали к отмели.

Сергей Николаевич подоткнул брюки в сапоги и спрыгнул в воду, чтобы вывести нос лодки подальше на песок.

Тимоша бросил весла и помог Фене с Петрунькой сойти на отмель. Потом свели по доске мотоцикл.

Сергей Николаевич устроил Петруньку с собой впереди на коврике. Для крепости привязал ремнем к рулю.

Феня села сзади, и мотоцикл, набирая скорость и разбрасывая прожектором туман, помчался по тропинке.

К берегу Самарчука подъехала телега. На ней лежала сколоченная из досок будка с застекленным окошком и лавочкой внутри. Будку поставили у мостков в зарослях лещины, где любил читать Тимоша.

По реке из рыболовецкого колхоза пригнали новую большую лодку, крашенную красным корабельным суриком.

К будке было прибито то самое объявление о поперечной навигации через пресный водоем Самарчук на 1958 год, которое Тимоша вывесил на мостках.

Тимошу вызвали в правление колхоза и сказали, что он на время летних каникул назначается постоянным перевозчиком, за что будут начисляться ему трудодни, как всякому колхознику за работу в поле, в саду, на фермах или на огородах.