Виталий Коржиков - Мы идем на Кубу

Весь день мы шли в липком, солоноватом тумане, к вечеру вынырнули из пролива — судно взлетело на огромную волну, вокруг загрохотал океан.

А ночью меня подняли на вахту.

Сонный, я покачивался, натыкаясь на стол и на переборки. Надел ватник, ушанку и влез в сапоги.

Такое дело — вперёдсмотрящий: нужно идти на бак!

Я вывалился за дверь и вдруг пропал в темноте. Сам себя потерял. Ни рук, ни ног не видно. Вокруг одна мокрая темень. Я вытянул вперёд руки и вдруг на что-то наткнулся.

— Кто? — крикнул я.

И тут же нащупал мокрую железную стойку, за которой лежали доски. Я наугад ухватился за леер, подтянулся вверх и, согнувшись, побежал по доскам вперёд. Ноги скользили и разъезжались.

Неожиданно пароход качнуло. Я потерял равновесие и полетел вбок, к самому борту. Ещё миг — и я вылечу в воду! Я вцепился пальцами в доски и на четвереньках добрался до леера.

Пронесло!

Добежал я до бака — площадки на носу парохода — и ухватился за край борта. Хоть и темно, но чувствую, как пароход поехал с громадной водяной горы и врезался в новую. Меня так и окатило с головы до ног!

Я широко расставил ноги, крепко держался, и только когда летел глубоко вниз, на секунду обрывалось сердце.

Фуфайка набухла, рукава совсем промокли, брюки так и липли к коленкам. Я поднял воротник и стал дышать внутрь фуфайки. Ну и холодина!

Постепенно глаза привыкли к темноте, вокруг стало видней. А может, это уже стало светло?

Вдруг на гребне волны у самого носа парохода мелькнули какие-то палки и верёвки. Неужто рыбацкая сеть? Я сунул в губы свисток и свистнул два раза. Но разве кто-нибудь услышит в этой кутерьме!

На счастье, судно, летевшее с громадной скоростью, прошло сбоку от сети. Ещё немного — и намотали бы сеть на винт!

После этого мне вроде даже теплее стало.

Стою я, внимательно вглядываюсь в океан. И тут меня кто-то хлопнул по плечу. Оглянулся я, а это мой напарник Рослый. Сутулится на ветру после тепла.

— Замёрз? — кричит он. — Беги в рубку, отогреешься! Побежал я в рубку, сбросил с себя мокрую фуфайку, вытер лицо, руки и огляделся. Мерно постукивали часы, и таинственно сверкал фосфорический компас. Заложив за спину руки, у окна прохаживался старший штурман. Я спросил:

— Можно стать за руль?

— Пока не нужно. Видишь — авторулевой ведёт. Из угла рубки вдруг раздался хриплый голос:

— Твоё дело теперь — ведро, швабра! Штанины повыше да за приборочку!

На корточках, прислонясь к стенке спиной и попыхивая папироской, сидел боцман. В стёганке, в ватных брюках — застудился в Арктике. Не спится, видно, старому в такую погоду.

Я взял ведро и пошёл в душевую за водой. В коридоре сонно светили лампы. Будто устали за ночь. Постучал я по дороге повару Иванычу: пора, мол, вставать.

— Ага, ага, слышу! — вскочил он и зашаркал ногами, отыскивая тапки.

Я постучал и уборщицам.

— Ох, неужто вставать? — спросила одна из них и протяжно зевнула.

— Вставать, вставать! — стукнул я ещё разок и побежал за водой.

Неожиданно с бака донёсся резкий свисток. Потом гулкий удар в борт и крик. Боцман бросился на бак. Я кинул швабру и следом за ним. Захлопали двери, застучали сапогами матросы. Сзади бежал кок Иваныч, натягивал рукавицы и кричал:

— На кого налетели? Кого ударили?

Клубы тумана катились по палубе, ничего не видать. Сбежались на бак и видим: Рослый свесился через борт.

— Что там? — испугался боцман. Рослый повернулся к нам:

— Бензиновой бочкой в борт ударило! Чёрт знает откуда вынырнула!

— «Откуда, откуда»! — съязвил боцман. — Небось во сне у бабушки пироги ел!

Мы перегнулись через борт: нет ли пробоины. Железная бочка хоть и мала по сравнению с пароходом, а на большой скорости так двинет в борт, что только знай беду расхлёбывай, дыры латай!

Судно привстало над чёрной глыбой. Над ватерлинией вид нелась лёгкая ссадина. Все облегчённо вздохнули. А бочка кружилась вдалеке, словно не могла опомниться от удара.

— А ведь ерунда! — как бы оправдался Рослый.

— В море ерунды не бывает! — сердито сказал боцман. — Из-за ерунды и тонут!

— Вот шуму наделала! — сказал кок Иваныч, снял рукавицы и достал пачку с папиросами.

— Я уж думал, не на мину ли налетели, — сказал боцман. — Мало ли что здесь может ещё оказаться! Я в войну всякого насмотрелся.

Кок Иваныч махнул папиросой:

— С Камчатки откуда-нибудь принесло. — Он вместе с боцманом проплавал почти полжизни, с ним поседел на море и знал толк в морских делах.