Виталий Коржиков - Волны словно кенгуру

Я прицелился, щёлкнул и сам себе сказал: «Хорошо!» Всё выйдет. Яркое небо, залив, пальмы вдали, труба с серпом и молотом. А под ней девчонки с пятнышками на лбу. Впереди — самые маленькие. И в центре Коля, помощник капитана, артековец, учитель.

Экскурсии шли за экскурсиями, чиновники бежали за чиновниками, и все искали капитана. Он встречался с самыми уважаемыми людьми. И чиновники, и грузчики, и экскурсанты провожали его с почтением: «О, кэптэн!»

Но скоро встречи капитану надоели. Он обмотал голову полотенцем — от жары, — кликнул Фёдора Михайловича, который усиленно занимался английским:

— Пошли отдохнём! Всё равно не сдашь экзамен. Старый уже… — А мне приказал: — Хватай ведро, краску, и пошли чернить борт: весь вытерся.

Я принёс катки, краску, чернь, и мы втроём стали у борта. В это самое время к вахтенному подошёл юркий чиновник в коротких штанишках, осмотрел судно и спросил:

— А где капитан?

— Вон капитан, — кивнул вахтенный в нашу сторону. Индиец засмеялся и вновь спросил:

— Капитан где?

— Да вон капитан! — рассердился вахтенный и показал на Ивана Савельича.

Индиец усмехнулся: капитан красит? Этого не может быть! Но присмотрелся внимательнее и, что-то насвистывая, направился к нам.

Иван Савельич продолжал быстро закатывать чернью борт. Чиновник посмотрел и удивлённо сказал:

— Кэптэн?

— Ну я. А что? — откликнулся Иван Савельич.

— А зачем капитан красит? — спросил чиновник.

Иван Савельич повернул к нему голову, не опуская катка:

— То есть как зачем? Я на пароходе плаваю? Индиец кивнул.

— Так я хочу плавать на чистом пароходе.

— Пусть это делают матросы, — сказал чиновник. — У нас господа не красили.

Вокруг собралась толпа. Колыхались белые платья, цветные сари, притопывали на горячем причале босые ноги. Люди прислушивались к разговору.

Капитан приготовился что-то ответить и вдруг замер: оттуда, где стоял Фёдор Михайлович, прозвучало на чистом английском языке:

— А мы не господа. Мы — товарищи!

Иван Савельич дёрнул головой от неожиданности, посмотрел на помощника и весело сказал:

— Вот это да! Вот это ответ! Ради такого ответа стоило учиться! Хоть всю жизнь! Тут и я пятёрку поставлю!

Фёдор Михайлович улыбнулся, а я подумал: «Ещё история для книги, которую напишет капитан».

Чиновник всё не уходил. Он сел на кнехт, положил ногу на ногу и снова сказал:

— Начальнику работать не надо.

— Вот как? — удивился Иван Савельич. — А если ты станешь начальником, неужели не будешь работать?

— Конечно, нет!

— А есть будешь? — спросил капитан.

Чиновник оглянулся: все смотрели на него с явной усмешкой, и он быстро пошел к пакгаузу.

— Ишь выучился! — сказал Иван Савельич.

Теперь все смотрели, как он красиво и ладно работает. Борт блестел, и в нём отражались и коричневые грузчики в юбках, и вся толпа, и сам Иван Савельич, который весело водил катком.

Я тоже отражался рядом с ним и видел, как уважительно качают головами индийцы, глядя на него: вот это капитан! У такого любой матрос может учиться.

А капитан поглядывал на Фёдора Михайловича и приговаривал:

— Ну удивил! Вот это помощник!

Наступила ночь. Над судном горели прожекторы, в трюм я спустил люстры. Там индийцы выгружали последние мешки с кукурузой. Из мешков сыпалась шелуха, пыль, и на ней, как на песке, отпечатывались следы босых ног.

Наконец из угла вытащили последний мешок. Он был лохматый. Наверное, его промочило дождём, и от влаги кукуруза проросла. Во все стороны из мешка лезли белые корни.

Грузчики ахали и качали головами.

Выгрузка была закончена. Я взял совок, метлу и собрался вниз — чистить трюм. Но боцман остановил меня:

— Не надо, сейчас они уберут сами. Я присел на край трюма.

Грузчики принесли маленькое сито и стали просеивать мусор. Мусор падал на брезент, а зёрнышки они опускали в мешочки на поясе. То в одном месте зерно подберут, то в другом. Уже и просеивать закончили, и брезент свернули, а один старик нагнулся и вытащил из-за шпангоута несколько зёрен. И тоже опустил в мешочек.

Всё выбрали и стали подниматься наверх.

— Видел? — сказал боцман. — Вот как живут… всё до зёрнышка!

Тут-то я Ваню вспомнил. Нет, не зря он сухари сушил да в мешки складывал.

Над палубой всё время каркали вороны. Я и проснулся-то от вороньего гама. Кар да кар! Почище мистера Джорджа!