Илья Дворкин - Мастера

— Ага, понятно, — сказал Саша. — Это был силач, как Власов или Василий Алексеев.

— Нет, — говорю, — вовсе не силач. Ростом, правда, высок, темноволосый, как вот ты, Алёша. Ну, разумеется, здоров, вынослив — иначе какой же это солдат. Однако гирь и штанг не поднимал.

— А я уже догадался! — сказал Алеша. — Это был пластун. Прижмётся к земле — и ползком, ползком незаметно. А потом как вскочит — бах, бах, бах! — и закидает фашистов гранатами!

— Нет, — говорю, — не брался сержант за гранаты.

Саша:

— А что же у него было?

— Только руки, — говорю. — Но руки умелые. Трудолюбивые… А в бою не обойтись без умельца. Хотите расскажу, как он сам вышел из беды и полк свой выручил?

Ребята уже сидят рядышком. Приготовились слушать.

— А как его звали, сержанта?

— Русаков, — говорю, — Николай Николаевич Русаков.

Итак…

Когда началась война, Русаков был красноармейцем. Однако свой почётный долг перед Родиной выполнил, срок отслужил. Теперь только бы домой, в Ленинград. Мечтал о родном заводе.

Но — началась война…

В первых же боях с немецкими фашистами Русаков отличился. Стал сержантом.

Понадобился в полку радист — Русаков стал радистом: руки-то у него умелые, да и голова на плечах!

Бережёт Русаков свою рацию. Обзавёлся мягкой тряпочкой — чтоб ни пылинки на аппарате. Когда рацию включает, садится в землянке так, чтобы заслонить собою аппарат. В землянке тесно, ходят, толкают Русакова в спину, но ему хоть бы что: был бы аппарат в безопасности.

А когда полк получает приказ: «Вперёд!» — Русаков погружает аппарат в пароконную тележку, да так бережно, как мать кладёт дитя в люльку.

Бережёт Русаков свою рацию. Зато и действует она безотказно.

Но берёг, да не уберёг!

Стряслась беда…

Но надо рассказать по порядку.

Однажды командир полка разрешил бойцам отдохнуть.

Увидел Русаков стог сена. Обрадовался.

— Ишь как нам повезло! Там и заночуем, — сказал он своим товарищам.

Придвинули к стогу тележку с рацией. Дали волю лошадям, чтобы покормились свежим сеном. А сами в стог — как в тёплую нору.

Проснулись от грохота. Мигом выскочили из-под стога. Что случилось? Ночь, темно, ничего не понять…

Но тут ударило в нос едкой гарью.

— Да это авиабомба разорвалась! — сказал Русаков.

Как только в стог не угодила!

Прислушались: так и есть, в ночном небе — шум удаляющегося фашистского самолёта.

Тронулись в путь.

Пофыркивают лошади, дружно тянут тележку.

В тележке трое: Русаков, его помощник, тоже радист (дежурить-то приходится круглые сутки, вот и сменяют друг друга у аппарата), третий солдат на облучке — правит лошадьми. И ещё рация в тележке. На ночь укрыта брезентом: это её одеяло.

— Однако пора уже рации проснуться!

Откинул Русаков в сторону брезент, нащупал в темноте телеграфный ключ. Выстукивает:

«С добрым утром, товарищи! Приступаю к работе…»

И вдруг — что такое: впустую стучит ключом… Рация не действует.

Страшно подумать: вот-вот завяжется бой, а полк без радиосвязи!

Русаков тормошит помощника:

— Пробуй ты. У меня что-то руки дрожат…

Тот за ключ. Но рация по-прежнему молчит.

— Да что же с тобой случилось, молчальница?!

Наконец понял Русаков: от авиабомбы это. Тряхнуло рацию взрывом.

— Чинить, скорее чинить!

Впопыхах чуть не включил ручной фонарик. Как раз на вспышку света посыпались бы бомбы. Вот они, опять гудят в небе фашистские самолёты!

Русаков накрылся с головой брезентом.

Втащил туда же, под брезент, помощника.

— Держи! — сунул ему фонарик. — Посвети!

А сам осторожно открыл рацию.

Перед глазами — пучки и переплетения тонких проволочек. А повреждения не видать.

Снаружи голос:

— Радист!

— Кто там ещё? Не мешайте!

Выглянул из-под брезента, видит — конный из штаба. С пакетом.

— Велено передать по радио. Срочно! — Завернул лошадь и ускакал.

Раскрыл Русаков пакет, а в нём приказ батальонам и ротам.

Полк вступает в бой.

И понял в эту грозную минуту радист: за успех полка в бою и за жизнь товарищей — он, только он в ответе!

Но как же чинить радио, если не видать повреждения.

И Русаков решил довериться своим рукам. Шепчет: «Ведь вам привычно, в аппарате чистоту наводили, значит, не заблудитесь. Так выручайте же, выручайте!»

И побежали пальцы по проводничкам — будто канатоходцы по своим канатам. С проволочки на проволочку, с проволочки на проволочку — всё стремительнее, всё быстрее…