Я неловко молчу. Эту историю я уже знаю. И вдруг чувствую отвращение к собственному отцу.
Прямо до тошноты.
Если кто-то наносит ответный удар через три секунды — это рефлекс, это можно.
Я бы и сам так сделал, — говорит мальчишка и размахивается, как будто хочет кому-то врезать.
Голуби испуганно вспархивают.
Им на сегодня достаточно, они облетают вокруг виллы, задевая друг друга крыльями, а потом направляются к поселку.
Тут мне становится страшно, вдруг мальчишка спросит, а как ведет себя мой отец дома — так же, как и в школе?
Я бы с удовольствием сказала, что он самый милый папа на свете и только к другим так мерзко относится, но это неправда. Теперь мне это ясно. И еще ясно, что я не хочу мальчишке врать.
Но он не спрашивает. Он щелкает по окурку, тот перелетает через крышу, скатывается в водосток, дымится там еще пару секунд, а потом тухнет.
Ты живешь там, в поселке? — спрашиваю я, хотя на самом деле уже знаю.
Угу, — говорит мальчишка, в «Солнечном парке».
Это звучит очень насмешливо.
Сейчас опять хотят расширяться, эту хибару в ближайшее время снесут, тут будет супермаркет…
Он косится на меня.
Вот теперь меня действительно тошнит, шею как будто кто-то сдавил, я чувствую слезы в глубине глаз, которые весь день только и ждали момента, чтобы выплеснуться. Более неподходящего они выбрать не могли.
Мне надо идти, — говорю я, стараясь сдержаться, потом поворачиваюсь и торопливо бегу вниз.
Эй, — кричит он мне вслед, как тебя зовут-то?
Но я уже выбегаю на улицу, время не ждет, слезы брызжут из глаз. Злые слезы, которые еле прорываются через горло наружу.
Хочется волком выть от всех этих несправедливостей. Мальчишка стоит наверху, пока я не скрываюсь за домами в поселке.
Проклятый поселок!
Когда мы с Лиззи обнаружили виллу, мальчишек из поселка вообще еще не было. То есть быть-то они были, но жили где-то в другом месте. Там, где сейчас стоит поселок, были только луга, поля и маленький пруд, весь заросший ряской. Летом мы в нем купались, там был мостик, по которому можно было разбежаться и прыгнуть в воду. Мы разбегались, держась за руки, и старались прыгнуть как можно дальше. Учимся летать — так мы это называли.
Потом пруд засыпали, он занимал слишком много места, и построили там дом на две семьи, жильцы даже не знают, что когда-то мы здесь плавали, Лиззи и я. После того как пруд исчез, мы переместились в виллу. Нарисовали на белых простынях черные черепа и вывесили их в окнах, в знак того, что вилла принадлежит нам. Нам, и только нам. Лиззи сказала, что вообще-то пиратские флаги рисуют наоборот — белый череп на черном, но это ничего. Главное — что мы эти флаги все-таки сделали.
Нужда заставит — хочешь не хочешь, будешь импровизировать, — сказала она.
Мальчишки, конечно, нас высмеяли, увидев флаги. На своих велосипедах они накручивали круги вокруг виллы и шептались между собой — чтобы мы не услышали — о том, что им делать дальше. Потом принялись бросать камни в уже разбитые окна и кричать нам: эй, соплячки!
Мы с Лиззи сидели в гостиной с Синей Бородой и не отваживались даже дышать.
Ох, Лиззи, — сказала я, они из нас котлету сделают, если поймают.
Камни падали вокруг нас. Они были небольшие, но если случайно попадут, то ударят вполне чувствительно. Один камень попал в фотографию Синей Бороды — в ту, где он в форме и выглядит очень мрачно, — и разбил ее. Стекло зазвенело так громко, что мальчишки перестали бросаться, а Лиззи прошептала: еще один камень — и я за себя не отвечаю.
Она ведь считала, что это мальчишки виноваты в том, что сделали с нашим прудом. Кто-то же должен оказаться виноватым, а мальчишки были первыми, кто подвернулся под руку. Один из них даже жил в том доме на две семьи — маленький толстый мальчишка, который всегда жевал жвачку и надувал из нее огромные зеленые пузыри.
Пусть теперь расплачиваются за то, что они там живут!
Потом они все-таки бросили еще один камень, он попал Лиззи в плечо, и тут мы вскочили и начали бросаться в мальчишек всем, что попало под руку, Лиззи запустила в них старым оловянным кувшином, а потом мы услышали, как мальчишки ругаются и садятся на велосипеды. Потихоньку отодвинув флаги, мы подглядели, действительно ли они уезжают.
Маленький толстый мальчишка приклеил мне на седло свою жвачку, можно сказать, отомстил — огромный зеленый комок, на седле еще и сейчас заметны его следы. Мы видели, как он достал жвачку изо рта, и я еще подумала — слава Богу, он не приклеивает на седло свои козявки.
Читать дальше