Беате Ханика - Скажи, Красная Шапочка

Братко прыгает мне на колени, такого он еще ни разу не делал, от него пахнет солнцем и теплой крышей, он сворачивается клубком на моих коленях.

Я этому очень рада, теперь я могу не смотреть на фрау Бичек. Мне хочется, чтобы она не рассказывала свою историю до конца. Я не хочу знать, что случилось с Катей. Но Бичек продолжает говорить, она, наверно, не чувствует, как мне неуютно, а может быть, чувствует и именно поэтому продолжает рассказывать.

Однажды Катя приходить в школа в августе в длинный свитер, и я спрашиваю, тебе не жарко, а она говорит, нет, нормально. Но потом в туалете девочек я вижу, как Катя моет руки, она закатала рукава… все руки покрыты какой-то сыпь, я не решаюсь спросить почему, а когда Катя меня видит, она прячет руки за спина, ей стыдно, она убегает. Мы не подруги больше. У меня есть другая подруга, а у Кати никого.

Фрау Бичек замолкает, и молчание тяжелым занавесом висит между нами. Я машинально глажу пыльную, теплую шерсть Братко. Так тихо, что даже слышно, как дышит младенец и мурлычет кот. Потом Бичек снова начинает говорить.

Через два года Катя совсем престает ходить в школа. Я вижу ее, как она стоит у окна. Однажды я помахать, но она задернуть занавески, очень быстро. Младшая сестра иногда играть во двор, ей уже восемь, похожа на Катю раньше, здоровая и веселая, иногда я говорить с ней, но ее отец этого не любить, если он видеть нас, он сердиться. И звать дочка в дом. Он не бьет, говорит она, но она боится все равно. Еще два года пройти, и обе девочки умерли. Кто-то нашел их в лесу, между скал. Откуда я родом, там много скал. С одной они спрыгнуть. Никто знать не хочет почему. Я знать. Все это долгое время я знать. Но я ничего не сказать. Такая же трусливая, как все другие.

Бичек осторожно кладет ребенка рядом с собой на диванчик, он не просыпается, но недовольно кривит ротик.

Зачем вы мне это рассказываете, — говорю я и едва узнаю свой голос, так странно он звучит.

Девочка, девочка… — говорит Бичек.

Она нагибается через стол и хочет взять меня за руку, но я вдруг отдергиваю ее, так резко, что Братко пугается и шипит на меня.

Ты знать, почему они спрыгнули. Катя была сильная, выдержала все многие ночи с отцом. Но сестру она не могла защитить. Она думала, умереть лучше…

Лучше, чем что? — спрашиваю я.

Лучше, чем жизнь, что у них была, и лучше, чем говорить. Понимаешь? Все можно изменить, только если ты говоришь.

Я не понимаю, — говорю я сердито, ничего не понимаю, я не понимаю, зачем вы мне рассказали эту страшную историю, она ко мне никакого отношения не имеет. Вы этого не понимаете. Совсем никакого отношения!

Я сталкиваю Братко с коленей и спрыгиваю со стула, ребенок просыпается, орет, его разбудил звук моего голоса, он орет, как будто его режут, и Бичек поспешно берет его на руки…

Мальвина, — говорит она, не уходи, пожалуйста…

Я торопливо иду к двери, Бичек за мной, она припирает дверь ногой, потому что руки у нее заняты младенцем.

Ты должна говорить, Мальвина, — говорит она настойчиво, а потом отходит от двери, выпуская меня. Прямо в руки дедушки, он стоит на лестничной клетке, наверно, подслушивал.

Он тащит меня в квартиру, схватив за запястье, запястье, которое я вчера растянула. Он никогда еще не пытался ударить меня, но сейчас мне вдруг становится страшно, что он это сделает, потому что я была у Бичек, из-за этой истории. Про историю дедушка ничего знать не может, но он чувствует. Он чувствует, о чем со мной говорила Бичек. Он выглядит, как загнанный в угол зверь. Разъяренный и непредсказуемый.

Ты больше никогда не пойдешь к этой женщине! — кричит он.

Он подчеркивает каждое слово, орет прямо рядом с моим ухом.

Ты поняла?!

Мы стоим в гостиной друг против друга. Он захлопнул за нами дверь, чтобы никто не слышал его криков. Он тяжело дышит, может, у него будет инфаркт, думаю я, тогда все кончилось бы. Все. Вдруг.

Ты поняла?! — кричит он снова и впивается пальцами мне в плечи.

Бабушка бы этого не хотела, — говорит он, на этот раз тише, и глаза у него опасно мерцают.

То, что случилось с бабушкой, произошло из-за тебя, ты ведь понимаешь это, правда? Очень даже понимаешь.

Я чувствую его затхлое дыхание на лице.

Я в этом не виновата, — говорю я и чувствую, как поднимаются слезы, я заталкиваю их назад, сглатываю, чтобы они вернулись вниз, в живот, туда, откуда пришли.

Нет, виновата, Мальвиночка, виновата!

Он потихоньку подталкивает меня спиной к дивану.

Пока мы были счастливы, мы втроем, все шло хорошо. Ты была счастлива, бабушка была счастлива, и я тоже.