Сахнин Яковлевич - Три минуты до катастрофы. Поединок.

Он спрыгнул на землю и начал дуть на обожжённую руку, когда выскочил откуда-то совершенно разъярённый дежурный по станции.

— Вместо того чтобы прятаться за вагонами, — кричал он, — надо скорее угонять свой состав. Вон другие машинисты давно растаскивают поезда в разные стороны.

Дубравин не из тех, кто смолчит, если его незаслуженно оскорбить. Не будь сейчас такой горячей минуты, он показал бы этому типу, где раки зимуют. Но пока решил не связываться. Он только приметил этого типа, чтобы на обратном пути рассчитаться с ним, и молча пошёл туда, где должен был находиться его паровоз. Он не захотел бежать.

Когда падают бомбы, люди всегда бегут. Но почему бегут, никто не знает. Просто в такие минуты трудно стоять на месте или идти медленно. И часто бывает так, что бежит человек, будто торопится поспеть в то место, куда как раз летит бомба.

Виктор шёл, и вдруг из чёрного облака выполз паровоз. Помощник сам догадался выехать оттуда.

В станционные пути бомбы не попали. Должно быть, мешали зенитки. Они не сшибли ни одного самолёта, но такую подняли пальбу, что тем уж, видно, было не до целей.

Дубравин выехал без сигналов. Всё равно в этом грохоте и хаосе никаких сигналов не услышишь. Выходной семафор был ему открыт, и он быстро набрал скорость.

Поездка от Сухиничей и в самом деле оказалась лёгкой. Дубравин давно привык водить тяжеловесные составы по шестьдесят — восемьдесят вагонов. А тут всего двадцать восемь. Будь это до войны, не стал бы позориться, ни за что не повёз бы этот огрызок. Но сейчас спорить не приходилось. Груз срочный, подлежит доставке к самой линии фронта. Раз больше ничего не дали — значит, и не надо. Начальству виднее.

Поезд шёл легко и быстро, и Дубравин наблюдал за воздухом. И стервятники всё-таки появились. Они опять летели на Сухиничи. Он смотрел в окно, подсчитывая самолёты.

В жизни случаются самые необыкновенные совпадения: бомбардировщиков было тоже двадцать восемь. Он подумал, что если бы они набросились на состав, то на каждый вагон пришлось бы по самолету. И когда он так подумал, то увидел, что они разворачиваются для бомбёжки.

Когда падают бомбы, лучше всего лежать под паровозом. Ещё не было случая, чтобы осколки задели человека в этом самом надёжном убежище. Но остановить поезд он не решился: в неподвижную цель бить во много раз легче, чем в несущийся поезд. Поэтому он решил не останавливаться. Он до самых пят отвалил регулятор и до конца спустил реверс. Это все, что можно дать машине, и все, что от неё можно взять. Поезд шёл со стремительной скоростью. Помощник сказал кочегару:

— Что же он думает, самолёты не догонят? Он, наверное, в первый раз.

Но помощник ошибался. Дубравин уже больше года водил составы под бомбёжками, и у него был свой план. Он высунулся из окна всем корпусом и смотрел вверх. Когда гитлеровцы стали его настигать и пора уже было бросать бомбы, он закрыл пар и резко повернул до отказа тормозную рукоятку. Лёгкий состав, схваченный намертво тормозными колодками, сразу остановился. Лётчики не могли этого предвидеть. Бомбы улетели далеко вперёд. В железнодорожное полотно они не попали. Вообще попасть в узенькую ленточку путей почти немыслимо. Только случайно можно туда угодить. Чаще всего составы разбивает осколками бомб, которые падают близ полотна.

Когда самолёты были над самой головой, а значит, ничего уже не могли сделать, Дубравин, размахивая кулаками и смеясь, стал кричать лётчикам оскорбительные слова, будто они могли его услышать. Но, должно быть, они примерно сообразили, что именно он кричал, потому что пошли на второй заход.

Поезд стоял на крутом уклоне, и ему ничего не стоило быстро набрать скорость. Помощник и кочегар уцепились за поручни, чтобы при новом торможении не удариться, как в первый раз.

Дубравин был очень возбужден и, не отходя от окна и не спуская глаз с самолётов, всё время жестикулировал и что-то кричал. Когда по его подсчётам пришла пора опять бросать бомбы, он не стал тормозить, а рванул до отказа регулятор. Поезд понесся точно курьерский. На этот раз получился большой недолёт. Бомбы упали далеко позади.

В том, что произошло дальше, виноват сам Дубравин. Удачно проскочив два раза, надо бы не дразнить больше этих стервятников, и всё могло кончиться хорошо. Но он точно потерял рассудок. Став одной ногой на сиденье, а второй — на подлокотник, он весь вылез в окно и, уцепившись за раму, не то угрожал кулаком, не то показывал лётчикам «фигу», без конца крича что-то.