Сахнин Яковлевич: Три минуты до катастрофы. Поединок.

— Вон отсюда! — заревел Бабаев. — Это… это… — начал он заикаться, не находя нужного слова, — это сумасбродство, это хулиганство, это чёрт знает что!..

Девять молодых парней и Хоттабыч растерянно смотрели на Бабаева и на Андрея. Им было стыдно за начальника участка, который так кричит, и обидно за Андрея. Он молча и зло рвал на кусочки стружку поперёк волокон. Бабаев продолжал кричать, и все поняли: сюда едет начальник строительства Тимохин. И действительно, вскоре у разъезда остановилась его дрезина. Как и Бабаев, он несколько секунд смотрел на странное сооружение молча.

— Это что же за бантик такой? — обратился он, наконец, к Бабаеву.

Вид у того был несчастный. Вперёд выступил Андрей.

— Это не бантик, товарищ начальник, — сказал он, стараясь твёрдо произносить слова, хотя, казалось, вот-вот расплачется. — Это разъезд «Седьмой километр».

Тимохин, ничего не ответив, отошёл в сторону. Было ясно: он думает о том, что делать. Боясь, как бы тут же не последовал приказ оштукатурить здание, я пошёл за ним.

— Откровенно говоря, чудесный домик, — рассмеялся он.

Я обрадовался и предложил объявить Незыбе благодарность. Тимохин резко повернулся ко мне.

— Если каждый практикант будет строить то, что ему вздумается… — Он умолк, не закончив фразы.

На следующий день Бабаеву был объявлен выговор, Андрея отстранили от работы. А домик так и остался. Не ломать же, коль он уже построен.

Название «Бантик» привилось к разъезду. Иначе его никто и не называл. Когда дорога была сдана, он стал так именоваться во всех официальных документах.

Три года я не видел Андрея. После окончания института его послали на одну из крупных станций. Работа поглощала всё его время. Так продолжалось, пока он не поступил в заочную аспирантуру. Совмещать службу с учением стало трудно. Руководители дороги предложили ему перейти на одну из станций с меньшим объемом работы. Андрей попросился на разъезд Бантик, где оказалось вакантное место дежурного. Движение здесь теперь увеличилось: ветку протянули дальше рудников, и она соединила две магистрали. Пассажирские поезда у нас не останавливались. Да и грузовые чаще всего проносились мимо.

Андрей сошёл на станции Матово, на той самой станции, мимо которой мы должны были теперь проскочить в экспрессе Одесса — Москва. До разъезда всего пять километров, и он пошёл пешком. С обеих сторон близко к полотну, как стена, подступал лес. Неожиданно из лесу показалось несколько девушек. Они несли нивелир с треногой и рейку. Андрей, которому не терпелось скорее увидеть свой домик, быстро догнал их и безразличным тоном спросил:

— Далеко ещё до будки?

— До какой будки? — удивились девушки. — Здесь нет будок.

— Ну, до разъезда, что ли. — В его тоне слышалось явное пренебрежение.

— Хорошенькая будка! — рассмеялась та, что несла рейку.

Перебивая друг друга, девушки стали рассказывать, какой это сказочный домик.

Ему было приятно слушать. Чтобы определить, как вести себя дальше, осторожно спросил, почему разъезду дали такое несолидное название.

— Этого мы не знаем, — последовал ответ.

Андрей хотел было рассказать историю Бантика, но заговорила Валя. Так звали девушку с рейкой.

— Почему дали это название, неизвестно, а кто строил, знаем.

— Кто же? — вырвалось у Андрея.

— Очень хороший человек строил, — убежденно ответила она.

Андрей смутился.

— Построил и уехал, — продолжала она, — и никогда, наверное, не увидит своего разъезда.

— Ну и фантазерка вы! Почему же не увидит? — рассмеялся Андрей. Ему и в самом деле стало смешно. — Вы очень медленно, — неожиданно сказал он и, поблагодарив девушек, размашисто зашагал по шпалам.

Андрей напрасно тогда опасался за своё детище. Приняв у строителей разъезд, я решил сохранить его точно таким, как получил. Андрей увидел, что всё осталось по-прежнему. И краска такая же, и никаких фигурок с вёслами или теннисными ракетками. Он ненавидел эти неестественные серебряные фигуры — обязательную принадлежность почти всех станций.

Из окна дежурки я не узнал Андрея. Он стоял, глядя на дом, и радовался. Я не обратил на это внимания, потому что всякий новый человек, попавший к нам, всегда подолгу любуется разъездом.

Солнце заходило, но было похоже, что наступает утро. Возможно, от тишины и свежести леса, а может быть, от щебетанья птиц, какое обычно можно услышать только ранним утром.

Тишину нарушил сигнал приближавшегося поезда. Сняв со стены большое проволочное кольцо на рукоятке, я заправил в неё жезл — разрешение машинисту следовать дальше — и вышел на платформу. Свесившись на подножке, помощник машиниста ловко подхватил на руку протянутое мною кольцо. Подобрав сброшенный с паровоза жезл предыдущей станции, я направился к себе, когда услышал радостный крик: