Но это была еще не сама откровенность, а лишь нерешительность перед нею. После короткой паузы или, может быть, заминки майор продолжал:
— Однако теперь, когда мы празднуем победу за победой и близка окончательная победа, быть преданным идеям и делу фюрера куда легче, чем в ту пору, когда Гитлер еще не пришел к власти. Не так ли? Мне кажется, не все молодые немцы — не думай, что я говорю о тебе, — да, не все молодые немцы ценят и чтут ветеранов партии! Я прав?!
Гость не отвечал на «Не так ли?», на «Я прав?», не подавал голоса, но это не остановило майора:
— Я встречаю, и, к сожалению, нередко, людей, которым не дороги идеи фюрера, дело фюрера, однако они среди нас. Зачем? О, их интересуют плоды побед! Они полны решимости пожинать эти плоды!.. Они неравнодушны к пирогу. А мы в начале тридцатых…
Он стал вспоминать товарищей, стоявших у истоков национал-социалистского движения, знавших лишения и невзгоды, — тех, кто привел Гитлера к власти. Казалось, он говорил теперь не для гостя — для самого себя, почти бормотал… И внезапно запел — громко, властно, как бы зная, что запев подхватят десятки голосов:
Знамена вверх, ряды тесней сомкнули!
Вставай, штурмовики, уверенны, тверды…
Нет, это он не запел, а показал, как пели. С каким чувством, как вдохновенно пели тогда, в тридцатые, они, нынешние «старики».
А гость подтянул — впервые Воля услышал его голос, — и вместе, старый фашист с молодым, дружно допели куплет:
Бойцы, погибшие от красной пули,
Незримые теперь встают в ряды!
Допоздна длился разговор за стеной. Фашисты строили планы на ближайшее будущее. Молодой сразу же после победы мечтал вернуться в Германию, он рассчитывал, что уже к Новому году окажется дома. А майор отвечал, что и он мечтает о доме, но если немцы установили в Европе Новый порядок, то должны быть там, где этот порядок нужно поддерживать и укреплять. В этом он, в частности, видит свой долг…
Наутро Воля пересказал Бабинцу беседу немцев от начала и до конца.
— Они так рассуждают, будто… в общем, можно подумать, знают точно, что победят, — добавил он от себя, не глядя на Бабинца.
— Так и рассуждают, — подтвердил Микола Львович. — Им из-за этого, когда начнутся у них поражения, будет тяжелее.
Он произнес это спокойно, и Воле вспомнился Бабинец у калитки дворика Грачевского, когда до вступления фашистов в город оставались минуты. «Вперед-вперед! — скомандовал ему тогда, издеваясь, Грачевский. — Воюй!» А Бабинец отвечал, как бы обнадеживая: «Я повоюю» — и на мгновение вскинул костыль так, как берут наизготовку винтовку…
— Так, — сказал Микола Львович и поглядел на невеселого Волю сначала сбоку, а потом в упор. — Ослаб ты не слишком? Помочь завтра нужно будет багаж дамочке поднести. До станции не по силам тебе, конечно, поэтому…
— Почему ж? — обиделся Воля.
— …доволоки до конца Риттерштрассе, а там она тебе заплатит, поблагодарит, сама немного понесет, да тут Леонид Витальевич к ней: «Позвольте вам помочь!» И враз у ней чемодан отнимет и потащит и того не покажет, что тяжело… — Бабинец поднял палец. — А ты за ними следом пойдешь на всякий пожарный случай. И я тоже по другой стороне улицы ковылять буду. — Приглядеть надо ж, чтоб не украли…
— Тяжелый, значит, чемодан? — небрежно переспросил Воля.
— Пуда два. А тащить его надо как легонький, будто шелк в нем да крепдешин, платья да юбки!
— На самом-то деле в нем что?
— Другое, — веско ответил Бабинец и, увидя вошедшего Леонида Витальевича, довольно проговорил: — Вовремя! Минута в минуту! Здравствуйте!
— Аккуратность — вежливость королей, — ответил Леонид Витальевич с печальной улыбкой. — Здравствуйте…
— По сведениям из немецких источников, — заметил Микола Львович, кивая на Волю, — Гитлер думает на днях закончить войну. Уж ихние офицеры прикидывают, куда им после победы податься. Москву не слушали?
— Непременно слушал, — ответил Леонид Витальевич, удивляясь почти шутливому тону, в каком Бабинец упомянул о Гитлере и офицерах.
— Что? — спросил Микола Львович.
«Добрые вести вытягивать не пришлось бы», — подумал он.
— В сводке — ничего утешительного. Но в голосе диктора — присутствие духа. И самое дорогое, конечно, что «Говорит Москва…» — Он помолчал. — Сводку я записал. Но распространять ли ее… я не уверен.
— «Не уверен»… — задумчиво повторил Бабинец, как будто это было главное из сказанного учителем. — Да. Так-то. Мы с вами тут толковали — помните, наверно? — о том, чтоб досадить немного немецкой пехоте…
Читать дальше