Макс Бременер - Присутствие духа

— А потом убьют, — опять перебил Шурик.

— Что?! Откуда знаешь? Тебе кто сказал?!

— Никто. Просто ясно же, что их ждет. Этого не объявляют, но это же — секрет полишинеля, — ответил Шурик, наблюдая Волино смятение глазами человека, более опытного в политике.

А Воле вспомнилось, как в школе учительница литературы хвалила, бывало, Бахревского за «большой запас слов». И Шурик потом старался говорить так, чтобы об этом запасе не забывали. Сейчас вот тоже Воля не знал, что такое «секрет полишинеля». Но, впрочем, догадывался.

Значит, Риту с матерью и сестрою, доктора, его мальчика и жену — всех, кого Воля видел только что в гетто, — убьют, хоть и не объявляют об этом заранее. Это предрешено, непреложно, ни для кого не секрет…

Но он еще не мог себе представить, что это случится. В глазах его отражалось пока еще только усилие представить и осознать это, а не ужас и боль. Шурик же, как бы согласившись заранее со скорой смертью еще живых людей, до срока ее пережив, сочувственно и в то же время самолюбиво следил за впечатлением от своих слов. («Ну, ошеломил я тебя?»)

— Хорошо хоть, что мы не евреи, а?.. — прервал молчание Шурик и так подмигнул Воле (мы, мол, не дураки!), как будто от них когда-то зависело, стать или не стать евреями и они догадались ими не стать.

Воля подумал, что Шурик неловко попытался его ободрить.

— Ну хорошо, — сказал он, чувствуя к Бахревскому неприязнь, но боясь отдать себе в ней отчет. — Ладно! Когда Гитлера расколошматят, твой дневник будет очень ценным. Так. А вот сделать бы, чтоб его расколошматили побыстрей! А?! Что мы для этого можем?..

И Воля внезапно остановился, преградив Шурику дорогу к своему дому, до которого оставалось не больше десятка шагов. Он желал сразу, немедля решить, что им делать. Ждать было невмоготу, он опять чувствовал это, как за миг до встречи с Шуриком. Пожалуй, улица была не очень подходящим местом для их разговора. Но все равно теперь он начат…

Шурик молчал. Он молчал долго. Сначала Воле казалось, что он обдумывает ответ. И, не глядя на него, насвистывая как можно беззаботнее, Воля гонял ногою камешек по «классам», полустершимся и еле заметным на твердой, высушенной земле. Потом с нарочитой глуповатой старательностью подправил прутиком «классы». Со стороны никто не должен был увидеть, заподозрить, как важен и серьезен их разговор…

Через минуту он поднял глаза на Шурика. Выражение лица Бахревского ничуть не переменилось. Оно осталось таким же, каким было через мгновение после Волиного вопроса. И только тогда Воля понял, что Шурик вовсе не молчит перед ответом, а молчанием отвечает.

— Ладно, пока, — бросил он Бахревскому через плечо и пошел к дому, как если б ему просто наскучило болтать с приятелем.

— Воль, ты заходи!.. — крикнул вдогонку Шурик.

— Ага!.. — в тон ему, полуутвердительно, полунебрежно, отозвался Воля.

Но лицо у него горело, ему сдавило горло, тело под майкой взмокло — так бывало с ним в давнем, раннем детстве — от внезапного ожога обиды и ее влажного жара… Ну как же так вышло, что Шурику первому он сказал это: «Невозможно больше терпеть!» Почему предложил ему вместе бороться?!

В его памяти всплыли одна за другой фразы Шурика: «В каком смысле?», «А потом убьют…», «Это секрет полишинеля», «Хорошо хоть, мы не евреи…» Он повторял их про себя с издевкой, передразнивая Бахревского, и сейчас же с яростью вслух шептал в ответ:

— Ни в каком!.. А вот не убьют!.. Врешь, и мы евреи!..

Он не сразу понял, почему Маша, смотревшая в окно на улицу, сначала обрадовалась, увидя его, потом, бросив взгляд за его спину, чего-то испугалась.

Воля обернулся. Никого не было ни рядом, ни в отдалении — пустая улица. И едва он успел сообразить, что Маша надеялась, наверно, что вместе с ним вернется ее бабушка, девочка выбежала ему навстречу. Они столкнулись в калитке.

…Маша начала ждать Волиного возвращения, как только он ушел в город. Она подтащила к подоконнику табуретку, стала на нее коленками. Тетя Паша, войдя, увидела, как Маша, не шевелясь, глядит на улицу, ждет… Она кликнула со двора племянника и велела ему:

— Ты с Машей займись. Что ж ей одной маяться?.. Поиграйте. Ты постарше, она поменьше — это ничего. Иди.

Колька сбоку подошел к ней.

Он не знал, во что с ней играть, во что она умеет, а во что нет, но готов был и к какой-нибудь нехитрой, неинтересной для себя игре, и даже к тому, чтобы поддаваться. Хотя вообще-то в игре Колька забывал о возрасте партнеров, мог и маленьких не пожалеть, если они жулили, но сейчас собирался нарочно проигрывать, — такая была Маша задумчивая, тихая, неподвижная.