Кристина Рой - Работник

Будем поэтому говорить о тебе. Всё, что сам дьявол навязал тебе на язык, ты выложил передо мной. О том речь оставим. Ты скажи теперь от себя, сосед Петрач: какую обиду я тебе причинил? Или что худого сделал я твоему сыну?

Еврей пришёл в восторг от такого ответа, он радостно потирал руки и в душе благословлял Мефодия. Подгайский же, давно бросив лопату, стоял подле, как оцепенелый. Он от изумления не знал, что ему думать о старом Петраче.

— Ну, так что же именно ты имеешь против меня? — снова спокойно повторил Мефодий.

Спокойный и беззлобный вопрос парня поставил старика в тупик. Однако он снова собрался с духом и хотел было начать опять браниться. Тогда он вспомнил, что его гневное объяснение оказалось слабым, и слова застряли у него в горле.

— Самко не хочет, — заключил он, оборачиваясь к старому Давиду. — Он боится, что если Подгайский начнёт ходить к нам, то может опять стать таким, как прежде. Как будто, открой только питейную лавку, и люди сейчас же сделаются пьяницами и не смогут выпивать умеренно. Главное же, Подгайскому можно и не ходить к нам. Да он и не посмеет — я не буду его пускать.

Последние слова Петрач сказал с явным презрением, что больно задело бедного Подгайского.

— Будь спокоен, Петрач, — сказал Мартын, сделав шаг к нему, — я и без твоего запрета не войду в твой дом, где ты задумал устроить чёртову ловушку, чтобы завлекать людей и сосать из них кровь. Если бы ты сам стал меня приглашать, то и тогда я не переступил бы твой порог. Но никогда, заметь это, никогда я не забуду твоего сына за то, что он пожалел меня и подобных мне и не захотел нашей окончательной гибели. Где бы он ни был, куда бы он ни пошёл, я всюду ему вслед буду посылать благословение!

Голос Подгайского оборвался, и он зарыдал. Он плакал от горькой обиды, что его можно так презирать: всякий мог выгонять его, закрывать перед ним двери. Петрач смотрел на плачущего и стоял, как в воду опущенный.

— Что же, сосед? — сказала мать Подгайского. — По-вашему, это большая беда, что у вас уродился такой чудный сын? И вам, должно быть, кажется большой несправедливостью, что Мефодий научил вашего сына видеть нехорошее дело в возможности вконец погубить людей. У меня один только сын, и он был моей радостью, пока не познакомился с питейными домами.

Вы видели, какой крест это был для меня, вы сами, а если не вы, так ваша жена, не раз защищали и скрывали меня от него. И теперь, когда милостивый Господь пожалел моего Мартына, послал ему доброго человека, который спас его, вы этого человека браните и всячески поносите!

Посмотрите на моего сына, дослушайте его стоны, и если у вас в груди камень вместо сердца, то открывайте ваш кабак.

Старуха затем подошла к сыну и сказала:

— Не плачь, мой дорогой. Господь тебе поможет! Ты ещё не старик, и у тебя ещё не всё потеряно, лишь бы нам не прогневить Бога. Не плачь, вставай, пойдём работать!

Мартын повиновался, встал и взялся за лопату. Мефодий также принялся за работу и стал выбрасывать большие куски земли.

Что оставалось делать Петрачу? Он сознавал, что то, что он собирался делать, было скверно, и что эти люди поделом презирали его, но он не хотел уступать. Он отправился в общинное правление просить разрешения на винокурню. Разрешения ему не дали.

«Это ничего, — подумал он, — я войду с кем-нибудь в товарищество и будем вместе гнать вино».

Товарищ скоро был найден, и они открыли винокурню. Сколько чудных слив, которые Господь создал для пищи людям, пошло в котёл на яд, чтобы человек мог этим ядом дурманить себя и своих ближних.

Страшное дело! Чтобы добыть немного отравы для мышей, которые губят всё в доме, нужно получить разрешение полиции и врача, а чтобы поить отравой людей, для этого достаточно взять патент на производство и продажу водки.

Пришла зима. Наступила масленица. У Петрача шли большие приготовления к свадьбе. У матери было много заботы, у отца голова трещала от забот, а у Евы сердце было полно ожиданий. О Самко совсем забыли. С ним с самой осени никто не говорил, как будто его и не было. Ему почти не отвечали даже на его приветствия. Только одна младшая сестра говорила с ним по-родственному. У нее было большое горе. Парень, который ее полюбил, хотел взять ее замуж; но родители не одобряли этого выбора, и не давали своего согласия, и парень решил жениться на другой. Девушка чувствовала себя одинокою, и это влекло ее к уединенному и отвергнутому брату. Она частенько заходила в коморку, где он теперь обычно проводил все свое время.