Вениамин Каверин - Три сказки

Опустив глазки, Кролик стоял перед Лекарем-Аптекарем и от смущения не мог выговорить ни слова.

— Ага, понятно, — добродушно сказал Лекарь-Аптекарь. — Ничего особенного. Сильнейшая застенчивость. Проходит с годами. Две капли на сахар два-три раза в день. Только не перебарщивать. У меня был случай, когда один застенчивый юноша, вроде вас, выпил сразу весь пузырек и превратился в нахала.

И он протянул Кролику пузырек и пипетку. Что же должен был ответить Кролик? Ну конечно: «Благодарю вас, сахара у меня, к сожалению, нет. Нельзя ли принимать ваше лекарство с капустой?» А он только открыл и закрыл рот.

— Дядя Аптекарь, — закричал Петька. — Что вы, честное слово! Откуда у него сахар? Он же кролик.

— Пожалуй, — согласился Лекарь-Аптекарь. — Но это лекарство можно принимать и с водой. Сейчас мы это сделаем. Петя, нацеди стаканчик. Ну, братец Кролик, смелее.

Кролик выпил лекарство.

— Спасибо, — сказал он чуть слышно. — Вы заблудились, — добавил он немного погромче. — К Ученому Садоводу — не направо, а налево, — сказал он обыкновенным голосом, как самый обыкновенный незастенчивый кролик. — Он живет в зеленом домике под черепичной крышей! — заорал он, по-видимому совершенно забыв, что минуту назад от смущения не мог выговорить ни слова. — Извините, я тороплюсь.

И со всех ног он побежал искать Крольчиху, чтобы сказать ей: «Будьте моей женой».

И все-таки они с большим трудом нашли дом Ученого Садовода. Дело в том, что дом был очень маленький и зеленый, а сад — очень большой и тоже зеленый. А найти зеленое в зеленом трудно, особенно если первое зеленое — маленькое, а второе — большое.

Но еще труднее оказалось найти в этом большом зеленом самого Ученого Садовода. Петька обегал все дорожки, пока не наткнулся на худенького старичка в широкополой шляпе, который сидел на корточках и с озабоченным лицом прислушивался к разговору между Тюльпаном и Розой.

— Невозможно, невозможно, — говорил Тюльпан. — Подумать только, за десять дней ни одного дождя! Ты побледнела.

— В конце концов эта жара погубит нас, — отвечала Роза. — Ты просто не представляешь себе, как мне хочется пить.

— Где же твоя роса?

— Ее выпили пчелы.

Да, стояла сильная жара. Анютины глазки вот-вот готовы были закрыться навсегда, левкои лежали в обмороке, и только канны гордо подставляли солнцу свои огненно-красные крылья.

Вот почему Ученый Садовод так обрадовался, увидев за калиткой Старую Лошадь, которая, по-видимому, — он подпрыгнул от радости, — привезла целую бочку чистой прохладной воды. На передке сидел старичок в длинном зеленом пальто и широкополой шляпе.

«Ага, понимаю, — подумал Ученый Садовод. — Это новая водовозная форма».

— Добро пожаловать, — сказал он. — Вы приехали вовремя. Позвольте прежде всего поблагодарить вас от имени моего сада, который положительно умирает от жажды.

«Нет, Лекарь-Аптекарь не решится приготовить лекарство для Таниного отца, — думал Великий Завистник. — Как-никак я все-таки часто называю его то старина, то собака. Бывают, конечно, подлецы! К ним относишься хорошо, а они возьмут и устроят гадость. Ну, этот-то нет! Полгода до пенсии. Да и поговорил я с ним как-то ловко: и пригрозил и приласкал. А что, если все-таки приготовит? Что, если этот Мазилка поправится? Страшно подумать!

...Бог с ним, с поясом, — думал он уныло. — Пропал и пропал. Пора мне уже отвыкать от него. Жизнь научила меня завидовать, а по природе-то я же добряк! Я готов всё отдать первому встречному. Вот сейчас, например: последнюю рубашку готов снять с себя, только бы Мазилка скончался».

С тех пор, как пояс пропал, он не читал газет. Зачем? Могут напечатать что-нибудь хорошее, а ему вредно волноваться. Могут напечатать, что награжден кто-нибудь, чего доброго, или что дела вообще идут хорошо. Нет уж, бог с ними! Но радио он иногда все-таки слушал.

И вот однажды в последних известиях сообщили, что на днях в Большом Зале Мастеров открывается выставка. Это было бы еще полбеды. Но на этой выставке все картины принадлежали Таниному отцу. Вот это уже была настоящая подлость! Мало того, на выставке — Великий Завистник почувствовал, что ему нечем дышать, — будет присутствовать сам художник, выздоровевший после тяжелой болезни. Так и было сказано: «сам».