Мария Киселёва - Верните маму

— Так, так, так. Значит, живой уголок распался? Нам достались черепахи? Отлично. Сам Дима выбирал? А где же этот сам Дима?

А Дима пошел вместе с Витькой Аникеевым относить жабу.

— Ага, — сказал отец. — Если я правильно понял: Дима — к Вите, вы — к Диме, а еще кто-то — к вам.

Люся фыркнула. Димкина мама была явно расстроена, что черепах так много, она не знала, где их держать.

— А если бы нам достался аллигатор? — шутил ее муж. — Поставьте, девочки, сюда. Спасибо. Мы очень, очень рады.

Он имел в виду себя и свою расстроенную жену.

Непривычно было не видеть мелькания то там, то тут рыжей головы Лютиковой, не слышать ее повелительного голоса. Неделю она была тихой, угрюмой. Ждала, что теперь ее освободят от должности комсорга.

— Ничего подобного, — сказала Вера. — Все против твоих неправильных действий, а не против тебя. Ошибаться может каждый, но упорствует в своих ошибках только глупец.

Лютикова повела бровями, мол, как хотите, но с этого времени повеселела. Очередную работу согласовывала со всеми комсомольцами и, только когда находили лучшее решение, давала команду к выполнению. Но вскоре снова голос ее окреп, в нем зазвенели администраторские нотки.

— Видно, придется еще не раз стукнуть по макушке, — сказал со своей обычной резкостью Абрамов.

Весна не спешила. Днем она робко ступала по земле, оставляя темные следы-проталинки, а к ночи куда-то пряталась, и зима опять подсыпала снега, хотя уже и мокрого, дряблого, нелетучего. Пусть была эта весна несмелой, она внесла с собой волненье в 8-й «Б». Вместе с едва уловимыми запахами, звуками пришло ощущение радостной тревоги, особого настроения, отчего у девчонок глаза стали блестящими, лица оживленными. Первой заметила это Ирэн.

— Да нет, Ирина Исааковна, это не весна нас волнует, — сказала Зойка, — а экзамены, которые уже на носу.

— О! Экзамены! Я еще не видела, чтоб от экзаменов девушки расцветали.

Почувствовала весну и завуч, тощая, сухая, неопределенных лет женщина, носившая все время одно темно-синее платье, как будто это была ее форма. Она стала часто заходить в старшие классы и приглядываться к девушкам. В этом году первый теплый ветер разметал женщинам волосы, перепутал их и завихрил на головах такими высокими чалмами, что ученицам захватило дух. Сами они таких причесок, конечно, не носили, но завуч высматривала малейшее сходство.

Люся как-то, получив замечание, возмущалась целую перемену.

— Ну что я такого сделала? Ну что, ну что? Может, они сами вьются!

А когда девочки признали, что завуч все-таки права, заявила:

— Если бы у меня на темени было такое же минимально четное число волос, как у нее, вот тогда я и причесывалась бы, как она.

А потом Лютикова пришла с красным, отечным лицом и сидела, опустив голову. Оказалось, что она помазалась мазью от веснушек.

— Ого! Вот вам и комсорг, — сказал кто-то, — сама и есть мещанка.

— Ну почему? — вступилась Вера. — По-вашему, если комсорг…

— Да она влюблена в Аникеева, — усмехнулась Люся.

— Как? Комсорг Лютикова? — Девочки переглянулись. Никто ничего не замечал.

— Где уж вам! За государственными делами.

— Да еще в Аникеева? Не может быть. Она его больше всех прорабатывает, пилит, просто придирается к нему.

— Ну вот! — Люся победоносным взглядом окинула растерянные лица. — От ненависти до любви, как известно, один шаг.

Это открытие переживали целый день. Хотя мальчишек посвящать в него не собирались, Аникеев как-то узнал.

— Что-о-о? — сделав страшное лицо, заревел он и тут же захохотал:

— Потеха!

Эти куплеты Беранже он исполнял на школьном концерте, но такого смеха у него тогда не получалось.

Когда Геля прошла мимо него на перемене, он опять пропел «Ей-ей умру», но только потихоньку, как бы невзначай.

Зойка назвала про себя Аникеева извергом, потому что разве можно насмехаться над человеком, если он… если у него… Еще неизвестно, как Витька сам влюбится. Она все это ему сказала один на один, чтобы не привлекать внимания посторонних. Витька опять воскликнул:

— Здорово живем! Еще я и виноват! Отойдите от меня с вашими чувствами, а то я вас всех съем! — и лязгнул над Зойкиным ухом зубами.

Вскоре на Вериной парте утром увидели пушистую веточку мимозы.

— Ой! — живо воскликнула обычно флегматичная, пухлая Соломина. — От кого это? — она склонилась над этой веточкой и протянула руку, чтобы потрогать ее, но не потрогала, как будто боялась, что та не выдержит прикосновения, а только прошептала опять: — От кого?