Вениамин Каверин: Сказки

К вечеру, усталая и голодная, Таня залетела на бега. Здесь жили лошади в таких прекрасных, просторных стойлах, что Таня от всей души пожалела, что Старший Советник не превратил ее в лошадь. Среди них были гордые кони, недавно выступавшие на состязаниях и поэтому находившиеся между собой в дурных отношениях; были молодые, с гордо блестевшими глазами. Но Таня залетела в стойло Старой Доброй Лошади, которая таскала вдоль дорожек бочку с водой и получала за это только побои. Таня вздохнула и в ответ услышала глубокий, протяжный вздох.

— Ну что, девочка, плохи наши дела? — сказала ей Лошадь.

— Откуда вы знаете, что я девочка?

— Как же мне тебя не узнать. Я была такой же девочкой, как ты.  Меня звали Ниночкой. Я очень любила читать, особенно сказки. У меня были синие ленточки в гриве, я хочу сказать — в косах. Каждое утро я чистила зубы и каждый вечер мыла копыта, я хочу сказать — ноги, в горячей воде. Сколько тебе лет?

— Двенадцать.

— А мне было пятнадцать. Для лошади это много. Вот почему я действительно Старая Лошадь. У меня болят кости, я плохо вижу, а другие лошади только смеются, когда я говорю, что мне нужны очки. Ежеминутно я ломаю руки — я хочу сказать, ноги — при одной мысли, что никогда больше не увижу своего маленького уютного стойла на Восьмеркиной, семь…

— Вы хотите сказать — своей маленькой уютной комнатки, да?

Мне не хочется, чтобы Старая Лошадь рассказала вам эту историю. Вы, наверное, заметили, что она все время сбивалась. Один раз она сказала — «лягнула», а между тем речь шла о том, что мама уговаривала ее принять английскую соль. То и дело она говорила: «Я ржала», и Таня не могла понять — она громко смеялась или действительно ржала. Словом, лучше я сам расскажу о Великом Завистнике — лучше для меня и для вас.

Это началось давно, когда на свете еще не было ни Петьки, ни Тани. Два мальчика жили на одном дворе. У одного была черная гладкая маленькая голова, которую он любил втягивать в плечи, а у другого — русая, а на затылке вихор. Каждый день они купались в реке. Раз купались, значит, ныряли. Вот почему Старший Советник спросил Таню, помнит ли еще ее папа о том, как они любили нырять.

Однажды они держали пари, кто дольше просидит под водой. Они глубоко вдохнули воздух и одновременно опустились на дно. «Раз, два, три, — считали они, — четыре, пять, шесть». Сердце билось все медленнее. «Семь, восемь, девять». Больше не было сил. Уф! И они вынырнули на поверхность. Первой показалась маленькая гладкая черная голова, а уже потом — русая, с мокрым вихром на затылке. Черный мальчик проиграл пари.

Потом они выросли, и все, что нравилось одному мальчику, не нравилось другому. Мальчик с русой головой любил бродить по горам. В конце концов он забрался так высоко, что орлы прислали ему золотую медаль. А мальчик с черной головой, спускаясь по лестнице, бледнел от страха.

Первый никогда не думал о себе. Он думал о тех, кого любил, и ему казалось, что это очень просто. А второй думал только о себе. Иногда ему даже хотелось попробовать, как это думают о других, хоть день, хоть час. Но как он ни злился — ничего не получалось.

Потом мальчик с русой головой стал Художником, и оказалось, что он умеет делать чудеса. По крайней мере, так говорили люди, смотревшие на его картины. Мальчик с черной головой тоже научился делать чудеса, например, превращать людей в птиц и животных. Но кому нужны были эти чудеса? По ночам он угрюмо думал: «Кому нужны мои чудеса?» Он томился тоской — ведь завистники всегда томятся, тоскуют.

Он ломал руки, когда видел рыболовов, спокойно сидевших с удочкой над водой. Ему становилось тошно, когда он смотрел на юношей и девушек, которые, раскинув руки, ласточкой падали в воду. Он завидовал всем, кто был моложе его. У него не было друзей, он никого не любил, кроме дочки.

Нельзя сказать, что Великий Завистник не лечился от зависти — каждое воскресенье Лекарь- Аптекарь приносил ему капли. Не помогали!

Иногда он боялся, что зависть пройдет — ведь, кроме зависти, у него в душе была только скука, а от скуки недолго и умереть. Иногда принимался утешать себя: «Ты хотел стать великим — и стал, — говорил он себе. — Никто не завидует больше, чем ты. Ты — Великий Завистник. Ты — Великий Нежелатель Добра Никому». Но чем больше он думал о себе, тем чаще вспоминал тот ясный летний день, когда два мальчика сидели под водой и считали: «Раз, два, три», — тот день, когда он проиграл пари и в его сердце впервые проснулась зависть.