Альберт Лиханов - Деревянные кони

– Заткнись! – вдруг гаркнул Васька и вскочил. – «По-отцовскому»!

У Макарыча взмокла лысина.

– Ну погоди, гаденыш, – прошептал он, – под суд отдам!

– Под суд? – прогромыхало вдруг от двери.

Я обернулся. В избу входил Терентий Иванович, председатель. За ним стучал деревяшкой Игнат.

– Под суд, говоришь? – спросил снова председатель. Он подошел к столу и уселся на лавку рядом с Макарычем. Игнат остался у дверей. – А за что под суд?

– А за то, Терентий Иванович, – шустро повернулся к нему главбух, – что прогулявший три дня отдается под суд!

Макарыч налился кровью, он и председателем был недоволен. Недоволен, что вдруг появился тут Терентий Иванович и ему вопросы задает.

– С чего это ты взял, Макарыч – спросил председатель, – что он прогулял? Он на Белой Гриве двум бабам пахать помогал. И пахать там благодаря ему мы на день раньше кончили, понял? Парню спасибо надобно сказать. Малец еще, а он работать лезет. Потому что понимает, как трудно.

– Понима-ает! – протянул, издеваясь, главбух. – А горох колхозный воровать – тоже понимает?

«Ну гад, ну гад!» – прошептал я и кинулся в атаку.

– Это не он горох рвал, – шагнул я вперед, – а я!

Терентий Иванович обернулся ко мне, удивленно разглядывая, что тут за личность такая еще появилась.

– Он меня выручить хочет, – сказал Васька, бледнея и кивая на меня. – Он думает, его не посадят, раз он маленький, вот и выручает. Но вы его не слушайте, это я горох ломал. Два кармана набрал.

– А кто вам сказал, – медленно спросил Терентий Иванович, – что за два кармана гороха вас посадят?

Мы молчали. Председатель хмуро поглядел на Макарыча:

– Опять ты, главный бухгалтер?

– Я! – гордо ответил Макарыч, промокая лысину платком. – Я как есть и буду сознательный колхозник, не перестану стоять на защите социалистической собственности.

– Знаешь что, Макарыч, – задумчиво произнес председатель, – катись-ка ты отсюдова!

Макарыч вскочил из-за стола, подошел к двери, открыл рот, собираясь сказать что-то, но председатель перебил его.

– Знаю, знаю, – прикрикнул он, – чего ты сказать собираешься! Мол, жаловаться стану! Жалуйся! Мы пуганые. Между прочим, когда жаловаться будешь, не забудь сказать, что, когда даже мальчишки работали, ты в конторе сидел!

Дверь грохнула, Макарыч исчез. В избе стало тихо.

– Вот кнутарь! – сказал председатель. – Ему бы только с этим, – он кивнул на кнут, – над людьми стоять. Попадаются же такие гады!

Васька сидел опустив голову, на столе все еще белела лужица молока и лежала опрокинутая кружка.

– Ничего, Васька, – сказал председатель, подходя к нему и садясь рядом, – вот купим осенью трактор, снова пошлю тебя учиться. Будешь главным пахарем у нас! Правильно ты порешил: счетами стучать – не для мужика занятие! А то вырастешь, облысеешь и станешь таким же Макарычем.

Я представил себе Ваську лысым, с очечками на носу, как у главбуха, и расхохотался.

И тетя Нюра, милиционер с деревянной ногой, Терентий Иванович и Васька вдруг тоже рассмеялись.

Это в самом деле было смешно.

День клонился к закату. Солнце запуталось в слоеных облаках над лесом, угасило свой жар, потонуло ярким малиновым шаром в синем мареве. Васька, перекинув топор через плечо, а я с лопатой наперевес шли к околице.

– Коли можете, приходите, – сказал, уходя, председатель, – там и бабка ваша копошится, смените ее.

На взгорье, за деревней мельтешил народ. Слышался сдержанный говор, редкие, приглушенные удары лопат о камень, стук двух или трех топоров и гундосый голос пилы.

Чем ближе мы подходили, тем ясней различал я, что взгорье на околице как бы выросло, поднялось повыше. И точно. Люди насыпали холм, невысокий, метра в два, и плотно укрыли его дерном. Горка подросла, и на ней, на этой высотке, белела дощечками треугольная пирамидка.

Мы опоздали, памятник был почти готов. Терентий Иванович пилил с Васькиной бабкой последние доски, а знакомый мне дед, так и не снявший медалей, гладко отесывал эти досочки и аккуратно набивал их к основам. Голова у него тряслась, но рубанок ходил в руках точно, снимая тонкую стружку.

– Дед Трифон, – крикнул председатель старику, увидев нас, – принимай подмогу, передохни!

– А ну, поступай в мою бригаду! – весело зашумел дед, но постругать дощечки нам не дал, а велел их аккуратно прибивать к стоякам, по два гвоздя с каждой стороны, да отпиливать концы.

Васька заворчал, что ему приходится делать такую ерунду, и прогнал меня к Терентию Ивановичу.