Альберт Лиханов - Деревянные кони

Под березкой, в свете угасающего, разметанного костра мельтешили тени парней, девки визжали, словно их режут, и над всем этим, над разбегающейся толпой, возвышалась мрачная Васькина фигура.

Иногда он замахивался и делал такое движение, словно рубил кого-то саблей. Я догадался – это был кнут. Он торчал из голенища Васькиного сапога, когда я взбирался на лошадь.

Сражение оказалось кратким и победным. Парни, обгоняя девок, разбежались, костер утих, один только мальчишка-гармонист остался на месте, обхватив руками гармошку и вжавшись в березу. Его Васька не тронул.

Сделав последний, прощальный круг по полю боя, Васька остановил коня, оглянулся и, привстав в стременах, засвистел – долго, пронзительно и победно.

Небо уже совсем поголубело, темнота развеялась. Мы встречали утро победителями.

Руки у меня дрожали, словно это я, а не Васька рубил сейчас противников. Я сидел, обхватив Ваську за живот, и слышал ладонью, как гулко, молотом, стучит его сердце.

Поставив коня, Васька закрыл засов. Темнота все расступалась, и я увидел, как он засунул в петлю здоровый ржавый гвоздь.

– Гляди! – показал он мне, когда мы уходили от конюшни.

На лавке сидел пустой тулуп. Палка подпирала воротник, и в темноте тулуп походил на сторожа.

– Вот хитрая старуха! – покачал головой Васька. – Ночью спит, а под утро выходит.

Домой мы пробирались задами. Васька шмыгнул в ограду первым, за ним шагнул я.

– Кхм, кхм! – откашлялся кто-то в полумраке.

Мы вздрогнули. На крылечке сидели тетя Нюра и Семен Андреевич.

Васька затоптался, растерявшись, и вдруг сказал:

– Здрасьте!

– Здрасьте, здрасьте! – ответила тетя Нюра, поднимаясь. – Вот я тебя вожжами-то! – Но, заметив наши синяки и разбитые губы, села снова. – Господи! Господи! Никак на вечерке гуляли?

– Ну мы им там дали! – весело отозвался Васька, приходя в себя.

Семен Андреевич засмеялся.

– Вот видишь, Нюра, – сказал он, – а ты горюешь! Раз парни на вечерках дерутся, значит, ничего! Значит, еще жить можно!..

Рано утром Васька больно ткнул меня в бок. Я крякнул, оторвал голову от подушки и, падая снова, не в силах бороться со сном, услышал, как в ограде прощается Семен Андреевич.

– Спасибо за хлеб-соль, – говорил он тете Нюре, – поехали странничать далее. На обратном пути заглянем еще, обутки раздать заеду, которые приготовить не успел.

– Милости просим, – ответила тетя Нюра. – Милости просим.

Я едва поднялся. Закрывая глаза, я жевал хлеб, запивал его молоком и думал, что все-таки уговор дороже денег: сам же я просил тетю Нюру взять меня на жатву.

Она уже собралась, сложила в куль три круглых хлебных каравая, еще горячих, как мой кусок.

– Нравится хлебушко-то? – спросила тетя Нюра, снисходительно улыбаясь мне.

– Горячий еще, – ответил я.

– Твоя работа.

Я не понял.

– Ну, ты клевер-то вчера брал? – спросила тетя Нюра. – Так хлебушек этот из муки с клевером, травяной.

Я взглянул на кусок. Хлеб как хлеб, только черней, чем в городе. Откусил еще, разжевал внимательно. Нет, конечно, не то, жесткий какой-то и горький. Но тете Нюре не сознался.

– Хороший, – подтвердил я, удивляясь: никогда не думал, что хлеб из клевера бывает.

Вот мы и расставались с Васькой: я уходил, а он оставался. Тетя Нюра наказывала ему:

– Ты тут домовничай, бабушка-то на памятник идет. С Макарычем не ругайся. Мы, может, неделю не будем…

До полевого стана – несколько шалашей, укрытых сеном, возле которого чадил костерок, – мы добирались больше часа, и, когда пришли, жатва была в разгаре.

Тетя Нюра, повязав низко на лоб платок, сразу ушла в поле. Я присел у костра.

Клонило в сон. Ночное приключение не выходило из головы, но теперь я думал о нем улыбаясь. Мы победили, и пусть я в этой победе был только свидетелем, победа была за нами…

Сзади зашуршала трава. Я обернулся. На меня испуганно глядела Маруська, та самая Маруська, которую я осрамил возле речки.

– Ты что тут делаешь? – спросил я удивленно.

– Кашеварить помогаю, – ответила Маруська.

И тут же из-за шалаша вышла дряхлая старуха. Она волокла по земле черный чан, до блеска натертый изнутри.

– Давайте помогу! – сказал я, шагая бабке навстречу, но та отмахнулась.

– Вы лучше подберите еще хворосту, а то не хватит, – сказала скороговоркой Маруська и проглотила слюну.

Маруська повела меня за собой, в полчаса мы натаскали огромный ворох сучьев, я отряхнулся и пошел в поле, проведать тетю Нюру.