Эдуард Тополь - Рассказы для серьезных детей и несерьезных взрослых (сборник)

Тут я остановился, чтобы подумать: что же еще действительно нужно для полного счастья и про что мне еще спеть? Но стоило мне перестать петь, мой осел опять стал на месте как вкопанный и уже собирался ложиться на землю, даже передние ноги подогнул, чтобы лечь, но я снова запел:

Да, дорогие мои, мой осел оказался самым музыкальным существом на всем белом свете! Потому что никто не мог выдержать мое пение, даже моя любимая племянница Ася морщила свой нос, когда я начинал при ней петь что-нибудь, а тут, на Памире, высоко-высоко в горах, я встретил осла, который не только полюбил мое пение, но еще и так меня заслушался, что вез меня без остановки — лишь бы я ему пел. А стоило мне замолчать на минуту, он тут же останавливался и готовился лежачую забастовку устраивать. Поэтому пришлось мне петь ему в тот день без передышки! Представляете, сколько я ему пел — три горы мы переехали, две пропасти и одну речку. Целый день я ему пел, охрип даже! К вечеру приехали мы в лагерь гляциологов, а я уже шепотом пою и еле на ногах держусь от усталости. Вот, оказывается, как можно от пения устать!

А гляциологи мне говорят: ты, говорят, почему от усталости шатаешься, ты же не пешком шел, а на осле ехал? А я им шепотом и говорю: лучше бы я, говорю, пешком шел, я бы меньше устал. А про то, что я пел всю дорогу для своего осла, я им не сказал, конечно, постеснялся, и ушел спать в палатку.

Утром просыпаюсь, выглядываю из палатки, смотрю — мой осел стоит рядышком, травку щиплет и косит на меня своим большим, как чернослив, глазом. Ждет. «Э-э, нет, — думаю, — дудки, не дождешься ты меня, я обратно лучше пешком пойду, чем петь тебе всю дорогу».

Пошел я на речку, умылся холодной водой, выпил чаю у костра, поговорил с гляциологами, когда мы приедем их для кино снимать, и двинулся в обратную дорогу. Пешком, конечно. Осла я гляциологам оставил, говорю:

— Пусть он у вас остается, пасется здесь на воле у речки.

Но только успел я от их палаток отойти, смотрю, а мой осел уже за мной бежит, догнал меня и идет рядом. Я ему говорю:

— Пошел отсюда! Марш обратно! Не буду я петь тебе больше! Отстань от меня!

А он не отстает, идет за мной, и все. Упрямый!

Нужно ли говорить, что через какое-то время я вздохнул, уселся ему на спину и поехал. И пел ему, конечно, опять всю дорогу. Так мы с ним и вернулись в лагерь к гляциологам — он меня через горы и речки везет, а я ему песни пою. И так ему понравилось мое пение, что он все время возле моей палатки пасся и будил меня по утрам. Подойдет утром к палатке и как закричит:

— И-а! И-а! И-а!

И до тех пор кричит, пока я не выйду и не спою ему что-нибудь. А гляциологи еще его подзуживали:

— Йалка! Йалка! Что-то заспался наш киношник! Ну-ка, пойди его разбуди, пусть споет!

С тех пор я точно знаю, что ослы могут быть очень музыкальные и с большим поэтическим вкусом. За это я моего осла Йалку даже в кино снял, и вместе с моими друзьями-гляциологами его в Москве по московскому телевидению показывали.

Но хотя я провел с этими гляциологами на Памире целый месяц и снял про них кино, я так и не узнал, почему летом в горах снег не тает. Я думаю, что сами эти ученые-гляциологи тоже этого не знают. Ведь если бы они узнали точный ответ на этот вопрос, что бы они дальше делали? За что бы им дальше зарплату платили? А? Поэтому, я уверен, они и сегодня лазают там, на Памире, изучают ледники, и работает у них в отряде мой музыкальный друг, осел по имени Йалка. Вот только кто ему сегодня песни поет? Ведь я-то в эмиграции…

Я люблю спать. Я очень люблю спать. Я так люблю спать, что, наверное, я — Самый Большой Соня на Свете. Я могу спать где угодно, когда угодно, на чем угодно и даже с кем угодно. Например, один раз на Памире я спал со скорпионом. Скорпион залез ко мне в палатку, но я в темноте не разобрался, что это скорпион, что он может укусить меня и убить, и поэтому я себе спал, ни о чем не думал, и только утром, когда музыкальный осел Йалка разбудил меня своим дурацким криком «И-а! И-а!», я увидел, что рядом со мной спит самый настоящий скорпион.