– Ясно, – кивнул Макс.
О Ляльке – внучке той самой престарелой шишки, которая создала все это хозяйство – Максим уже был наслышан.
Стеллз вырулил на тропу, ведущую к бетонке.
– А завтра она будет?
– А я штоли пророк?
Дядя Дима сидел сзади и помалкивал. Наверное, думал о Родине.
– Значит, едем обратно?
– Почему обратно? Оседлаем яков…
– Яков? Тут что, и коррида наличествует?!
– Як-18, классическая спортивная двойка, идеальный вариант для новичков…
Они подрулили к одному из трех ангаров. Собственно, ангаров было как таковых два: один – новенький и поменьше, второй – добротный, классический, 20—30-летней давности. Третий ангар представлял собой обветшалую ангаромумию, верой и правдой хранящую под разлохмаченными гигантскими ребрами полупрозрачную душу «Аннушки», чудом сумевшую в последний раз приземлить себя и своего боевого двуногого друга в далеких пятидесятых. Этот двуногий друг «Аннушки» был одновременно прадедом Ляльки, без которой полетать на реактивках Максу не светило ни за какие бабки. Именно по его личной просьбе (прадеда, разумеется, а не Максима) ни ангар, ни «Аню» не реставрировали и не ремонтировали. Не трогали. «Правильно, – подумал Макс. – Пока на Земле есть вещи, нарушать покой которых нельзя, пока конфуцианское “ли” не метаморфонизировало повсеместно в драйв как в свою естественную диалектическую противоположность, мир в нас и мы в мире будем допол…»
Ему что-то сказали, но что именно, Макс не расслышал, хотя от дум оторвался. Поняв, что это был не вопрос, а… а не вопрос, переспрашивать не стал, а кивнул неопределенно:
– Ну тык…
Прокатило.
Стеллз сказал:
– Ща я тогда тебе для начала фильмак поставлю обучающий. Посмотришь…
– А можно на нее взглянуть?
– На кого? – не понял Стеллз.
– На «Аннушку».
Стеллз развел руками, что означало одновременно «вэлкам», «а кто тебе мешает» и «не знаю, на фига тебе эта рухлядь, но ты уже взрослый мальчик»:
– Там не заперто.
– А я вот что подумал: ежи – это тоже Родина! – вдруг не к месту и не в тему сказал дядя Дима.
Макс вышел в моросятину.
Летать ему и хотелось, и не хотелось. Хотелось очень-очень потому, что мечтал еще с детсада, в который, кстати, никогда не ходил. Не хотелось немногонемного потому, что… потому что одно дело – пассажиром-туристом, и совсем другое – учить все это, не ударить лицом в грязь, особенно перед другом. Еще и Лялька эта…
Трава перед прохудившимся ангаром оказалась по пояс. Передней стены не было совсем, боковые полуразрушены. Стены вообще показались Максу стенами коровника – каким он представлял себе коровник советских времен: несущие столбы белого кирпича, пространства между ними заложены по грудь серым кирпичом, выше, по голову, – красным, а еще выше – синие рамы с грязными стеклами. Отстой.
«Много ты понимаешь в коровниках!» – подумал кто-то.
На столбах держался треугольный каркас крыши. Крыша (покрытие, не сам каркас) обвалилась справа: там на потрескавшемся и частично заросшем полу, в ряд, размещалось семейство луж: папа, мама, отпрыск (к которому вели два ручейка – от папы и мамы) и… будем считать, и лужа-бабушка.
«Креативно!» – подумал Макс и тут же нахмурился: при чем тут креатив, отстой это всё и безалаберность, а балки, хоть и металлические, могут рухнуть в любой момент. Разве так полагается хранить реликвии?
«Сам ты – реликвия, а я – живое существо!» – подумал кто-то.
Макс полагал, что стоящая в самом центре просторного пустого помещения «Аннушка» – детище Великой Отечественной войны. Во-первых, на ней летал аж прадедушка; во-вторых, Стеллз назвал его (прадедушку) «боевым другом» «Аннушки» – значит, они вместе воевали.
«Придурок и невежа!» – презрительно подумал кто-то.
Макс и в самом деле заблуждался. «Аннушка», она же «Ан-2», она же «Кукурузник», она же «Colt», она же «Самолет № 4» была послевоенным детищем профессора Олега Антонова, знаменитого советского авиаконструктора. А прадед Ляльки летал на «Аннушке» потому, что в пятидесятые на боевые самолеты его по состоянию здоровья категорически не пускали, о частной серьезной авиации в те времена и речи идти не могло, а вот заиметь «Ан-2» для сельскохозяйственных колхозных нужд оказалось возможно. А куда летал и какие лихие пируэты во имя этих сельскохозяйственных нужд выписывал в небе прадед, никого особо не трогало. На это можно было с чистой совестью закрыть глаза.
Переднего винта у Ани не было. Ее нос под фасеточной, похожей на глаз гигантской мухи, кабиной, был срезан. Под круглым срезом торчала ржавая труба. Вторая труба, из относительно свежей нержавейки, торчала справа буквой «Г» и напоминала то ли еще ноздрю, то ли уже ухо.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу