Сельма Лагерлеф: Чудесная свеча

Все это время Раньеро жил доброхотными даяниями. Большей частью пилигримы, во множестве теперь стремившиеся в Иерусалим, делили с ним свои хлеб.

Несмотря на то, что Раньеро почти все время ехал один, дни его не были длинны и однообразны. Ему все время приходилось наблюдать за пламенем свечи, относительно которого он не мог не беспокоиться. Стоило подуть ветру или упасть дождевой капле – пламя угасло бы.

Во время путешествия по пустынным дорогам, в постоянной .заботе о том, чтобы не дать погибнуть священному огню, ему пришло в голову, что когда-то он уже встречал нечто подобное. Он уже знал прежде человека, охранявшего нечто, столь же ненадежное, как и пламя свеча.

Вначале это представлялось ему смутно, он подумал, что видел это во сне.

Но по мере того, как он ехал в одиночестве по чужой стране, ему все настойчивее казалось, что нечто подобное уже было с ним раньше.

– Как будто всю жизнь свою я ни о чем ином не слышал, – говорил он.

Однажды вечером Раньеро въехал в какой-то город. Смеркалось, и жены стояли в дверях, поджидая мужей. Среди них Раньеро увидел женщину, высокую и стройную, с серьезным взором. Она напомнила ему Франческу дельи Уберти.

В ту же минуту Раньеро стало ясно то, в чем он никак не мог разобраться, о чем недоумевал. Он понял, что для Франчески ее любовь была, наверно, такой же горящей свечой, пламя которой ей хотелось сохранить навечно и за которую она постоянно боялась, что Раньеро потушит ее. Он изумился этой мысли, но все более, более убеждался, что так на самом деле и было. Впервые он стал понимать» почему Франческа ушла от него, и что вернуть ее он сможет не воинскими подвигами.

Путешествие Раньеро было весьма продолжительным. В немалой степени это зависело от того, что он не мог выехать в дурную погоду. Он сидел тогда в караван-сарае и оберегал пламя. Это были тяжелые дни.

Однажды, проезжая по горам Ливана, Раньеро увидел, что собирается гроза. Он ехал среди страшных пропастей и стремнин, высоко и далеко от человеческого жилья. Где-то на гребне одинокого утеса он заметил могилу сарацинского святого. Это было маленькое четырехугольное каменное строение с куполообразной крышей. Лучше было укрыться здесь.

Едва Раньеро вошел в склеп, как разразилась снежная буря, бушевавшая два дня. Настал такой ужасающий холод, что он чуть не замерз.

Раньеро нетрудно было бы набрать топлива для костра: он знал – на склонах горы много сучьев и хвороста. Но он считал пламя, которое вез с собой, святым и не желал зажигать им ничего, кроме свечи перед алтарем Пречистой Девы.

Непогода разыгрывалась все пуще, наконец, загрохотал гром и засияли молнии. Одна из них ударила в гору, прямо перед могилой, и зажгла старое дерево. Раньеро смог тогда развести костер, не пользуясь священным огнем.

Раз, в полуденный час, было очень жарко, и Раньеро лег в кустах отдохнуть. Он крепко спал, а свеча стояла рядом между камнями. Пока Раньеро спал, пошел дождь. Когда Раньеро, наконец, очнулся ото сна, земля вокруг была мокрой, и он не смел взглянуть, на свечу из боязни, что она погасла! – Но свеча тихо горела под дождем, потому что две маленькие птички летали над пламенем. Они держались в воздухе на распростертых, трепещущих крыльях, защищая свечу от дождя. Раньеро мигом снял плащ и развесил его над свечой. Затем он протянул руку за птичками, ему захотелось приласкать их. Они не улетели, он поймал их и погладил.

Раньеро удивился, что птицы не испугались его, а потом подумал: «Они не боятся, потому что знают, у меня одна мысль: защитить то, что нежнее всего».

Раньеро находился уже в окрестностях Никеи. Здесь он встретил западных владетелей, ведших подкрепление крестоносцам в Святую Землю. Среди них был и Роберт Тальефер, странствующий рыцарь и трубадур.

Раньеро ехал в своем ветхом плаще со свечой в руках, и солдаты стали по обыкновению кричать:

– Сумасшедший, сумасшедший!

Роберт остановил их и заговорил с Раньеро.

– Издалека ли ты так едешь? – спросил он.

– Я еду так от самого Иерусалима,– отвечал Раньеро.

– Много раз твоя свеча гасла дорогой?

– Она горит тем самым пламенем, от которого я зажег ее в Иерусалиме, – сказал Раньеро.

Помолчав, Роберт Тальефер сказал:

– Я тоже один из носящих пламя и хочу, чтобы оно горело вечно. Можешь ли ты, довезший свою свечу горящей от самого Иерусалима, сказать мне, что мне делать, чтобы пламя мое никогда не гасло?