Олег Виноградов: Записки счастливого, или Ряженка с рогаликами

Он все делал спокойно. Кстати, Димку я не выдал: сказал, что стукнулся рукой о стенку. Что я, совсем без понятия что ли?..

Ну вот, вступление я закончил, приступаю к основной части. Все-таки уроки Петра Александровича не прошли даром. С него-то, с Петра Александровича, все и началось. Вернее, не совсем с него, а с Сундука. Он только что поцапался с Алешкой Козликом и решил ему отомстить. Но устраивать драку — это еще кто кого…

К тому же, несовременно это. И Сундук поступил по-другому: написал на стуле, прямо на сидении: «Козлик козел». Ладно бы — на деревянном стуле: с такого отмыл — и все. А то ведь как раз заново обставленный кабинет попался, с чистенькими стульями, обитыми материей. И Петр Александрович, естественно, заметил этот вандализм сразу.

— Я не спрашиваю «кто?» — сказал он. — Во-первых, бесполезно, а во-вторых, я и так знаю. Сундуков, твой почерк мне хорошо известен, ты и в тетради часто пишешь печатными буквами.

— Докажите! — привычно выкрикнул Сундуков.

— Пожалуйста. — Петр Александрович достал из сумки стопку тетрадей, быстро нашел нужную, мятую и не обернутую, показал всем обложку. — Ну-ка, пойдем.

— Мы пришли, а тут это уже было написано, — не унимался Сундуков. — Не имеете права обвинять меня без прямых улик!

— Иногда достаточно и косвенных, — сказал Петр Александрович. — К твоему сведению, предыдущий урок у меня был в этом кабинете, и все стулья перед переменой были чистыми.

После этого Сундук был весьма бесцеремонно взят за шиворот и выведен из класса.

К завучу, видимо.

А наутро на стене школы красовалась надпись, сделанная то ли сажей, то ли черной краской: «Петя козел». Почерк был незнакомый, не сундуковский, так что даже косвенных улик теперь не было. А если и были — то весьма слабые.

Как ни странно, надпись будто не замечали. И даже Петр Александрович вел урок как обычно. А мне почему-то за него было обидно: ведь работает мужик за крошечную зарплату, старается, а про него еще всякие гадости пишут. А может, я просто вспомнил, как он отвечал мне, когда я здоровался с ним: «Здравствуй, Женечка!» — громко и приветливо. Со мной никто больше так не здоровался.

И, наверно, не случайно натыкался я на него по нескольку раз на лестнице.

После урока я подъехал к нему:

— Петр Александрыч, а надпись закрасят?

— Какую надпись? — не понял он. — А, эту, новую… Летом, может, и закрасят, когда ремонт будет.

— И до лета так и будет? Может, вы сами закрасите? — не успокоился я.

— Зачем мне это надо? — рассмеялся Петр Александрович. — Ведь, читая эту надпись, будут плохо думать не обо мне, а о том, кто ее сделал.

Это умозаключение не показалось мне убедительным. И я решил все исправить по-своему.

Сначала я подскочил к Козлику:

— Сундук совсем охамел, видел?

— И че?

— Давай на месте его надписи свою сделаем, с рисунками даже, про Сундука… Краски я найду.

— Ты Петю пожалел что ли?

— И что с того?

— Да ничего… Младенец ты, Женечка…

Потом я и к Сереге Зиновьеву подходил, и к другим пацанам… Одни либо смеялись, либо обзывали меня дураком, другие, узнав, что дело будет ночью, ссылались на родителей… Только Ромка Дунаев согласился, да и то потому, наверно, что не смог придумать, как отвертеться. Мы условились встретиться в одиннадцать часов у правого крыльца школы.

Вечером, когда родители ушли на работу (а был тот самый ужасный для них день, когда оба они работали в ночь), я проник в кладовку, где стояли приготовленные для покраски садового домика банки с краской. Самых разных цветов. Отец иногда приносил с работы «отходы производства», как он выражался. Я выбрал четыре, самых ярких цветов, отыскал кисть…

Конечно, Ромка не пришел. Ну и ладно. Толку-то от него… Справлюсь.

Дело оказалось не таким простым, как казалось. Ну, к темноте-то я привык быстро.

Да в городе-то и нет ее, темноты. Но даже закрасить надпись было непросто.

Конечно, тут баллончики нужны, но где их взять? Я уже порядком измазался, а конец дела был еще далеко. К тому же, пару раз какие-то шальные прохожие попадались, и мне приходилось прятаться. Но все же я справился.

Утром перед глазами изумленных учеников и учителей предстало мое творение: страшного вида старик (то ли Кощей, то ли живой труп), склонившийся над огромным сундуком, тянущий к нему костлявые руки. И надпись: «Сундук — ты труп, ты это знаешь».

Но я свое произведение при свете дня разглядел позже. Я проспал. Конечно, явился домой в три ночи, да потом еще час оттирался растворителем от краски. Так что явился я только к третьему уроку.